Мария Башкирцева - Дневник Марии Башкирцевой

Все другие переходят к краскам, когда кто хочет; но так как я нахожусь под особым руководством Робера-Флери, который сам пожелал этого, то я не делаю ничего без его приказания. Сегодня он велел мне делать время от времени какие-нибудь natures mortes, пока самые простенькие, чтобы привыкнуть распоряжаться красками. Вот уже второй раз, что он говорит мне о живописи.

Я ему напишу на будущей или послебудущей неделе голову моего скелета с книгою, или что-нибудь в этом роде.

Понедельник, 25 марта. У нас идет конкурс. У меня довольно хорошее место, и дело кажется подвигается. Подумываю о том, чтобы не так утомлять себя поздними сидениями по ночам.

Робер-Флери пришел сегодня вечером и остался мной очень доволен; он спрашивал меня по анатомии, и я, разумеется, отвечала без запинки.

Это ужасно быть такой, как я. Но, благодаря Богу, я благоразумна и ни в кого не влюблена. А то я бы просто убила себя от бешенства.

Четверг, 4 апреля. Я пошла в мастерскую очень рано, чтобы узнать приговор, который оказался совершенно бессмысленным и взбудоражил все умы.

Вик получила медаль (это еще естественно); потом идет Магдалина (которая почти всегда получает медаль), а потом я. Я до такой степени изумлена, что даже не чувствую удовольствия.

Это настолько странно, что Жулиан пошел спросить у Лефевра (который был избран первым членом в комиссии, судящей картины в Салоне) — спросить его, почему он разместил нас таким образом. И Лефевр, и ученики нижнего этажа сказали, что я помещена третьей потому, что в моем рисунке бросается в глаза чувство правды. Что-же касается Бреслау, то им показалось, что в ее рисунке проглядывает склонность бить на эффект. Она просто была далеко от натурщика и поэтому-то в ее рисунке заметна некоторая расплывчатость, а так как профессора предубеждены против женщин, то они приняли это за битье на эффект.

На мое счастье Робер-Флери не участвовал в суде; Лефевр и Буланже судили одни; иначе наверное сказали бы, что я помещена третьей по протекции Робера-Флери.

Я как-то не умею пользоваться своими вечерами с тех пор, как закрыты вечерние занятия; и это утомляет меня.

Суббота, 6 апреля. Робер-Флери, право, уже даже слишком обнадеживает меня: он находит, что я заслуживала бы даже второго места, и что приговор нисколько не удивил его. Противно было видеть бешенство всех остальных.

Подумать только, что М., по уходе от нас, будет предаваться мечтаниям обо мне, да еще пожалуй вообразит, что и я о нем думаю… А между тем — о молодость! — какие-нибудь два года тому назад я вообразила бы, что это любовь. Теперь я поумнела и понимаю, что это просто приятно, когда вы чувствуете, что заставляете любить себя, или вернее, когда вам кажется, что в вас влюбляются. Любовь, которую внушаешь другому, это совсем особенное чувство, которое сам живо ощущаешь и которое я прежде смешивала с другим чувством.

Боже мой, Боже мой, и я воображала что люблю А… с его толстоватым носом, напоминающим нос М… Фи, какая гадость. И как я довольна, что теперь могу оправдать себя! Так довольна! Нет, нет, я никогда не любила… и если бы вы только могли представить себе, до чего я чувствую себя счастливой, свободной гордой и достойной… того, кто должен прийти!

Вторник, 9 апреля. Сегодня я удачно работала все утро; но потом должна была лечь, потому что нездоровилось, я чувствовала себя больною. Это продолжалось два часа, после чего я встала почти довольная испытанным страданием: после этого всегда так славно чувствуешь себя, так приятно, как бы насмеешься над болью; хорошая вещь — молодость! А через двадцать лет на это будет уходить целый день.

Я кончила «Le Lys dans la Vallée»; эта книга очень утомительна несмотря на все свои красоты. Письмо Натальи Минервиль, которым оканчивается книга, очень мило и правдиво. Читать Бальзака невыгодно: употреби я это время на работу, я приблизилась бы к тому, чтобы самой стать… Бальзаком в живописи!

Пятница, 12 апреля. Вчера Жулиан встретил в Кафе Робера-Флери, и Робер-Флери сказал ему, что я ученица поистине интересная и удивительная, и что он возлагает на меня большие надежды. Вот за это я и должна держаться, особенно в те минуты, когда ум мой подавлен каким-то необъяснимым, но ужасным страхом и когда мне кажется, что я срываюсь в какую-то бездну всяких сомнений и мучений — без всяких реальных причин.

С некоторого времени у меня очень часто горят три свечи; это примета смерти. Уж не я ли это должна отправиться на тот свет? Мне кажется, что да. А моя будущность, а моя слава? Ну, уж разумеется тогда всему этому конец!