— Mademoiselle, — начал он, — я пришел от короля, который нарочно прислал меня, чтобы выразить вам сожаление о тех неприятностях, которые могли случиться с вами вчера. Его величество узнал, что вы… получили выговор от вашей матушки, которая, может быть, думала, что король был недоволен. Но это несправедливо: король в восторге, в восхищении, он все время говорил о встрече с вами, а вечером он позвал меня и сказал: «Пойди и скажи этой барышне, что я благодарю ее за ее любезный поступок; скажи ей, что ее любезность и великодушный порыв очень тронули меня, что я благодарю и ее, и все ее семейство. Я далек от того, чтобы быть недовольным, я в восторге, скажи это ее маме, «sua mamma», скажи, что я всегда буду это помнить». Король видел, что этот порыв исходил из вашего доброго сердца, и это польстило ему; король знает, что вы ни в чем не нуждаетесь, что вы иностранка — именно этим-то он и тронут. Он все время говорил об этом, и послал меня извиниться перед вами за неприятности, которые вы имели.
«Мама» уверила графа Денгофа, что она заперла меня на целые сутки в наказание за мое бегство, и этот слух тотчас-же распространился, тем более, что я сидела за стеклами балкона в то время, как мама гуляла с Диной.
Я десять раз перебивала его и, наконец, разразилась потоком слов радости и благодарности.
— Король слишком, слишком добр, желая успокоить меня. Я поступила, как безумная, воображая, что я у себя на родине… и вижу императора, с которым я говорила (это правда). Я была бы в отчаянии, если бы король хоть сколько-нибудь был недоволен моим поступком. Я ужасно боялась, что оскорбила короля. Может быть, я испугала его своею резкостью…
— Его величество не может никогда испугаться красивой девушки, «bella ragazza», и я повторяю вам от имени короля, — это его слова, я ничего не прибавляю, — что он далек от того, чтобы быть недовольным, что он в восторге, в восхищении и благодарит вас. Вы доставили ему огромное удовольствие. Король заметил вас в прошлом году в Риме и в Неаполе на карнавале… и король очень сетует на графа Денгофа, имя которого он запомнил, за то, что он что-то сказал вам и помешал вам быть тут, когда король выходил.
Надо вам сказать, что Денгоф в испуге запер дверь, чего я и не заметила, так как была слишком взволнована, чтобы мечтать снова увидеть короля.
— Я говорил все время от имени его величества, повторяя собственные его слова.
— В таком случае, милостивый государь, повторите ему и мои: скажите королю, что я в восторге, что для меня это слишком большая честь, что такое внимание трогает меня глубоко, что я никогда не забуду доброты и изумительной деликатности короля, что я слишком счастлива и слишком польщена. Скажите королю, что я поступила, как безумная, но так как он не слишком недоволен…
— Он в восхищении…
— То это будет моим лучшим воспоминанием. И как не боготворить королевской фамилии, когда она так добра, так приветлива? Я понимаю общую любовь к королю, к принцу Гумберту и к принцессе Маргарите!
В конце концов адъютант просил маму дать ему свою карточку, чтобы передать ее королю.
Теперь я больше не боюсь, что об этом станут говорить, напротив. Гремите, трубы!
Если король не сердится, то я на седьмом небе.
В гостинице говорят, что он поцеловал мне руку.
* * *
Денгоф приехал из дворца, где был обед на 130 персон. Король говорил обо мне и повторил несколько раз: «Она замечательно красива».
Король хороший судья, и его суждение делает меня гораздо красивее в глазах Денгофа и всех других.
Вторник, 17 апреля. Каждый гражданин должен отбыть воинскую повинность; точно также каждый человек должен любить. Я отбыла свои восемь дней и свободна до нового приказа.
Remituntur ei peccata multa quare dilefit multum (Zuc.).
Dulciores sunt lacrymae orantium quam gaudia theatrorum (Augustin).
Флоренция. Вторник, 8 мая. Хотите знать истину? Вот она, только помните хорошенько, что я скажу вам: я не люблю никого и я полюблю только того, кто будет приятно щекотать мое самолюбие… мое тщеславие.
* * *
Когда чувствуешь себя любимой, то действуешь для другого и не стыдишься; напротив, считаешь свои поступки геройскими.
Я знаю, что ничего не стану просить для себя, но для другого я сделала бы сотню низостей, так как эти низости возвышают.
Этим я хочу вам доказать, что величайшие дела совершаются из эгоизма… Просить для себя было бы выше всего, так как это мне стоило бы… о! даже подумать об этом страшно!.. Но для другого это даже удовольствие и придает вам вид самоотречения, преданности и милосердия.
Читать дальше