Евгений Матонин - Яков Блюмкин - Ошибка резидента

Были проблемы с законом и у Розы Блюмкиной. В марте того же 1904 года агенты полиции сообщили, что 20 марта «в доме номер 34, кв. 2, по Старо-Сенной площади состоится собрание молодежи в значительном количестве, с платой за вход по 30 коп. и за хранение вещей по 10 коп. Собранные таким путем деньги предназначены для передачи в одесский комитет РСДРП».

Поэтому, говорилось в отчете Департамента полиции, «в указанную квартиру, занимаемую женой сосницкого мещанина Хаей-Лившей Блюмкиной, были командированы чины полиции, которые застали там 63 человека, поименованных в предоставляемом при сем списке.

Произведенными личными осмотрами у собравшихся, а равно и у хозяев квартиры ничего преступного не обнаружено, почему собравшиеся были переписаны и отпущены…

Опрошенная квартирохозяйка Блюмкина объяснила, что вечер этот ею был устроен будто бы по случаю праздника еврейской пасхи и именин ее дочери Розы, 19 лет, и что на этот вечер ею было приглашено до 25 человек знакомых, а последние будто бы привели своих знакомых, из числа которых она многих не знает совсем».

Квартирохозяйку — мать Блюмкина — подвергли административному взысканию, а остальных участников сходки отпустили… «за недостатком мест заключения». И это несмотря на то, что против Розы имелись улики — сыщики еще раньше перехватили ее письмо в Лозанну к некой Соне, в котором говорилось:

«Студент арестован, Т-я тоже. При ней найдена масса прокламаций и ей не миновать Азии. Я с ней поддерживаю переписку в тюрьме.

Твою телеграмму я передала в тюрьму и твой триумф вызвал там манифестацию… Высылай литературу на тот же адрес. Твоя Роза».

Это письмо явно указывало на то, чем именно занималась сестра нашего главного героя. Но тем не менее ее не тронули. Да, царской охранке было очень далеко до ЧК, в которой потом будет служить младший брат Розы. Для людей с «холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками» такой улики хватило бы на то, чтобы ее попросту «вывести в расход».

Наконец, Лев Блюмкин задерживался полицией еще раз, 26 марта 1905 года. Тогда около двухсот рабочих вышли проводить умершего рабочего завода Арпса. Проводы превратились в «несанкционированный митинг», часть участников которого задержали. Среди них был и Блюмкин-старший. У него обнаружили почти все те же революционные брошюры и прокламации, которые находили раньше. В его квартире полицейские изъяли принадлежавший отцу Блюмкина револьвер и 42 патрона к нему. На некоторое время Лев Блюмкин снова оказался за решеткой.

Несомненно, что братья и сестра поощряли интерес своего младшего брата к революционным идеям. Он неоднократно задавал им вопросы о том, почему всё в России устроено именно так, как устроено, почему есть богатые и бедные и как это изменить.

Но Блюмкина социал-демократические теории, судя по всему, не устраивали. Тогда многим представителям революционной молодежи они казались слишком уж умеренными и «книжными». Их тянуло к «прямому действию», к революции «здесь и сейчас». Одессит Валентин Катаев, похоже, знавший Блюмкина уже позже, в Москве, и наверняка слушавший его рассказы о юности, много лет спустя вывел его под именем Наума Бесстрашного в повести «Уже написан Вертер»: «До революции он был нищим подростком, служившим в книжном магазине, где среди бумажной пыли, по ночам, при свете огарка, в подвале запоем читал исторические романы и бредил гильотиной и Робеспьером».

Итак, старшие братья и сестра, чтение по ночам, тяжелые условия жизни, старшие товарищи — весь этот «коктейль» и повлиял на то, что Блюмкин в конце концов тоже попал в среду революционеров.

О том, как именно это произошло, — точно неизвестно. История приобщения Блюмкина к революции весьма запутанна.

В архивах сохранилась справка Департамента полиции о том, что 17 декабря 1915 года под наружное наблюдение попал одесский учащийся технического училища Симха-Янкель Гершев Блюмкин. Его подозревали в связях с группой анархо-коммунистов. В справке указывается, что Блюмкину на тот момент было 17 лет. На самом деле — всего 15.

Но в автобиографии 1929 года сам Блюмкин писал, что после того, как не смог из-за отсутствия денег поступить в техническое училище и «с горечью это намерение оставил», связался «с эсеровскими гимназистами и студенческими кружками (кружок Вишневского и Лернера)». Однако в 1921 году, в другой автобиографии, отмечал, что уже с 1914 года состоял в Партии социалистов-революционеров, то есть эсеров.