На самом деле известно, что в 1573 г. царь вернул сыну князя Владимира, Василию, отцовский удел, а дочь, Мария Владимировна, в мае 1570 г. стала супругой герцога Магнуса. Остается только сожалеть о том, что эти общеизвестные факты оказались «тайной» для большинства исследователей. Странно, что даже такой выдающийся религиозный философ XX века, как Г.П. Федотов пишет: «Князь (Владимир Андреевич Старицкий – В.М. ) погиб (был отравлен) с женой и со всемсемейством…». Ведь смог же бесхитростный бытописатель русских святынь А.Н. Муравьев увидеть в древних стенах Успенского собора Свято-Троицкой Сергиевой Лавры гробницы дочери князя Владимира Марии и его внучки, «жертв властолюбия Годунова», но никак не Иоанна Грозного. Кто помешал Федотову взглянуть на эти могилы и узнать даты смерти покоящихся в них, остается загадкой.
Что касается матери Владимира Старицкого, княгини Ефросинии, то по Курбскому, ее взяли из монастыря, где она жила с 1563 г., и утопили в реке, по Кобрину – удушили дымом в судной избе, а у Зимина судная изба трансформировалась в судно, плывущее по Шексне, на котором княгиню так же душат дымом. Непонятно только: если хотели убить, то зачем увозить, а если все же повезли, то зачем убивать? И как могли на лодке (а что еще могло плыть по Шексне?) удушить дымом, не проще ли уж было утопить? По словам Карамзина, княгиню утопили вместе с царской невесткой Александрой, а Кобрин, не мелочась, добавляет еще 12 утопленных монахинь, хотя на той же странице говорил об удушении дымом. Из всей этой разноголосицы ясно одно: никто ничего толком не знает, но каждый стремится добавить еще одну-другую леденящую кровь сцену в историческую драму.
Среди прочих документов заслуживает особого внимания скромное – без пыток и убийств – описание данного эпизода Д. Горсеем: «Иван послал за этим братом в провинцию Вагу; он считал его своим соперником… Когда князь Андрей (ошибка Горсея: не Андрей, а Владимир – В.М. ) явился в его присутствие и кланялся ему в ноги, то Иван поднял его и поцеловал. «О! жестокий брат, – сказал тот со слезами. – Это Иудин поцелуй, ты послал за мною не на добрый конец. Делай свое!» И с этими словами ушел. На другой день он скончался и был торжественно похоронен в Михайловском соборе в Москве».
Горсей не пишет «его убили», а «он скончался». Князь Старицкий не растерзан опричниками при встрече с царем, как описывают историки вслед за Курбским, Таубе и Крузе, он уходит после царского приема и умирает на другой день. Похоже, что здесь фраза об Иудином поцелуе явно сменила хозяина: Иуда предавал, а не казнил. Князь Владимир в таком случае мог бы вспомнить о Каине-братоубийце. А вот об Иуде мог сказать преданный братом царь Иоанн, любивший, кстати, украшать свою речь цитатами из Священного Писания. Тогда все встает на свои места: вызванный царем Владимир целует при встрече брата. Иоанн, не упоминая вслух о заговоре, оставляя Владимиру возможность раскаяться, говорит, что это Иудин поцелуй и тем дает понять князю Старицкому, что его заговор раскрыт: предательство брата известно ему, Иоанну, как было известно предательство Иуды Господу нашему Иисусу Христу. Тут явная для человека того времени аналогия: Иуда предал Царя Небесного, Владимир предал царя земного, «живую икону Царя Небесного».
Иуда, как известно, осознав свою вину, повесился. Князь Старицкий, поняв, что его измена открыта, уходит с царского приема и кончает жизнь самоубийством, скорее всего, с помощью того самого яда, о котором так часто упоминают историки. Но Иоанн опять прощает его, так как по-христиански не испытывает к нему личной вражды и торжественно погребает в родовой усыпальнице. Об уничтожении семьи у Горсея нет и речи. Ему не приходит в голову говорить о смерти детей Владимира, которых он мог видеть и после описываемых событий, а дочь Владимира Старицкого, Марию, лично вывез почти двадцать лет спустя из Ливонии на Русь.
Итак, заговор был обезглавлен, но еще не уничтожен. Однако прежде чем вместе с Грозным двинуться к Новгороду, необходимо сделать небольшое отступление, без которого этот обзор не будет полным.
«В Твери, в уединенной тесной келии Отроча монастыря еще дышал святой старец Филипп, молясь… Господу о смягчении Иоаннова сердца: тиран не забыл сего сверженного им митрополита и послал к нему своего любимца Малюту Скуратова, будто бы для того, чтобы взять у него благословение. Старец ответствовал, что благословляют только добрых и на доброе. Угадывая вину посольства, он с кротостию промолвил: «Я давно ожидаю смерти; да исполнится воля государева!» Она исполнилась: гнусный Скуратов задушил святого мужа, но, желая скрыть убийство, объявил игумену и братии, что Филипп умер от несносного жара в его келии» – так писал Карамзин о смерти митрополита Филиппа.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу