Джеймс Бернс - Франклин Рузвельт. Человек и политик

«Рано или поздно, но, пока мы не готовы… убраться со всеми пожитками из всей Великой Азии, включая южные моря (что богопротивно), нас неминуемо ожидает со временем прямое столкновение с Японией.

Ужесточение политики с нашей стороны таит неизбежные риски, в частности риски внезапных, не поддающихся учету ударов, таких, например, как потопление «Панайи». Это может возбудить воинственность американцев, но, по-моему, эти риски менее значимы, чем гораздо более крупные опасности в будущем, с которыми нам придется столкнуться в случае продолжения политики непротивления…

Важно постоянно помнить, что, если мы прибегаем к мерам «на грани войны» без реального намерения довести их в случае необходимости до логического завершения, этот недостаток решимости немедленно заметят японцы, которые станут действовать без всяких сдерживающих мотивов и с еще большей энергией. Наши предупредительные меры окажутся эффективны и действенны в смысле предотвращения войны лишь в том случае, если японцы уверятся в нашей готовности воевать, когда нас вынудят к этому. В общем, это старая история сэра Эдварда Грея в 1914 году…

Вы занимаетесь нашими внешнеполитическими делами с должным профессионализмом, – писал в заключение посол, – и я глубоко удовлетворен тем, что страна не будет лишена вашего ясного видения, решимости и смелости в управлении государственным кораблем».

Эти комплименты столь же приятны, сколько получение в дар розы с шипами. Лоцману Белого дома, взобравшемуся на капитанский мостик при помощи обещаний уберечь американцев от войны, теперь приходилось столкнуться с реальной политикой.

Через два дня после выборов поезд, в котором находился Франклин Рузвельт, медленно проследовал на юг вдоль реки Гудзон, проехал, маневрируя, Нью-Йорк и затем всю долгую ночь катил в направлении Вашингтона. Утром на вокзале Юнион президента приветствовали Элеонора Рузвельт, вновь избранный вице-президент Г. Уоллис и несколько тысяч вашингтонцев. Двести тысяч горожан выстроились на Пенсильвания-авеню. Возвратившийся герой выборных баталий, подобно завоевателям прошлого, торжественно помахивал знакомой всем мягкой фетровой шляпой, в то время как его лимузин черепашьим ходом продвигался к Белому дому. Тысячи людей, следовавших за автомобилем президента, хлынули через открытые ворота компаунда Белого дома, заполнив лужайку. Они скандировали «Хотим Рузвельта!» до тех пор, пока президент не появился вместе с первой леди в северном портике.

И вот в старом особняке возобновился распорядок дня, сформировавшийся за восемь прежних лет президентства. В 8.30 президент, с накидкой на плечах, завтракал в кровати, бегло просматривая депеши и газеты – обычно «Нью-Йорк таймс» и «Геральд трибюн» (специально доставляемые из Нью-Йорка), вашингтонские газеты, «Балтимор сан» и «Чикаго трибюн». Глаза его со скоростью радара пробегали по колонкам, относящимся к президентской и политической жизни. В это время могла зайти с неотложной просьбой Элеонора, а затем президентские помощники – Гопкинс, Уотсон, Эрли, Макинтайр, – старый советник Белого дома Уильям Д. Хассет и для беглого осмотра врач президента Росс Т. Макинтайр. Около 10.00 президентский камердинер Артур Преттимен доставлял Рузвельта в лифт в небольшом инвалидном кресле без поручней, спускал на нулевой этаж и катил вдоль колоннады в кабинет, на этот раз в сопровождении сотрудников службы безопасности с корзинами президентских документов в руках. На пути могла встретиться Фала и быть обласканной президентом. После возвращения хозяина Белого дома в свой кабинет, около 17.30, наступал коктейль-час – можно расслабиться и поболтать. В это время президент старательно отмерял себе порцию ликера, одновременно ведя разговор с собеседниками. Обычно он обедал с ближайшими членами семьи и сотрудниками, вечером работал над разного рода текстами речей, пролистывал сводки сообщений, предавался воспоминаниям о прошлом с секретаршами или просмотру своих коллекций марок и этикеток ВМФ.

Пятница обычно была днем встречи президента с членами своей администрации. В пятницу после выборов президент впервые встретился с ними после начала предвыборной кампании. Администрация ноября 1940 года состояла из зрелых, опытных политиков, не согласных друг с другом. Членами администрации с наибольшим политическим весом, определяемым либо по уровню власти, либо по свободе доступа к президенту и влиянию на него, были (вместе с Моргентау) государственный секретарь Корделл Халл, обходительный, уступчивый и терпеливый до тех пор, пока не взрывался под влиянием извне его темперамент погонщика мула и он не начинал проклинать всех своих врагов, внешних и внутренних; министр обороны Генри Л. Стимсон, который не принадлежал к числу доверенных лиц президента, но пользовался столь безупречной в моральном отношении репутацией среди американских политиков и отличался такими твердыми и ясными суждениями, что оказывал постоянное, незаметное для окружающих влияние на своего шефа; министр труда Фрэнсис Перкинс, первая в американской истории женщина – член администрации, абсолютно лояльная к президенту и Элеоноре Рузвельт, способная ласковыми речами примирять враждующих политиков и профсоюзных лидеров и чья официальная мина не могла скрыть чувствительную женскую душу, и довольно странный министр внутренних дел Гаролд Л. Икес, злой демон администрации, если считать Моргентау ее ангелом-хранителем, неустанный защитник действий сотрудников своего бюрократического ведомства, колючий и мелочный, но безупречно здравый в решении важных проблем, постоянный партнер шефа в игре в покер и сварливый компаньон президента во время рыбалок.