Павел Глоба - Знаменитые Водолеи

В конце 60-х в Советском Союзе не было популярнее композитора, чем Арно Бабаджанян. Его песни ежедневно звучали по радио, транслировались по телевидению, а пластинки с ними расходились миллионными тиражами. Эти шлягеры до сих пор на слуху: «Воспоминание», «Позови меня», «Загадай желание», «Свадьба» и др. Бабаджанян работал с таким энтузиазмом, что иным своим песням просто не давал возможности «раскрутиться»: едва она начинала завоевывать популярность у слушателей, как он тут же выдавал на-гора новый хит. Нетерпеливый талант Бабаджаняна как бы сам себе наступал на пятки. Мелодии «поджимали» его, рождаясь одна за другой. За это композитора многие его коллеги упрекали в поспешности, в погоне за сиюминутным успехом. А серьезные музыканты и вовсе называли предателем за его уход в эстрадную музыку. Но это не было предательством – просто Бабаджанян был Водолеем, а люди этого знака отличаются всеядностью и любят пробовать себя в разных областях жизнедеятельности.

Но была еще одна причина, которая заставляла Бабаджаняна быть всеядным: он понимал, что серьезно болен, и спешил попробовать себя в разных жанрах, создать как можно больше произведений. Ведь после смерти люди будут помнить его имя именно по ним. К тому же постоянное лечение во Франции требовало больших денег, и заработать их Бабаджанян мог, только создавая настоящие шлягеры. Так что львиную долю своих огромных гонораров (а по этой части Бабаджанян стоял в Советском Союзе на первом месте – он зарабатывал от 10 до 15 тысяч рублей в месяц) композитор тратил на собственное лечение.

В 1971 году А. Бабаджаняну присваивают звание народного артиста СССР.

В том же году с ним произошла история, о которой много позже поведает в своих мемуарах Павел Леонидов:

«В 1971 году я надумал написать либретто для оперетты. Взял за основу три сказки из «Тысячи одной ночи» и пригласил в соавторы Игоря Шаферана и Леню Дербенева. Потом мы с Дербеневым отправились к Арно Бабаджаняну. Тереза, гостеприимная, как мало кто из жен богатых людей в СССР, накрыла стол. И мы принялись под «диэту Арно» уговаривать его писать музыку к ненаписанному либретто. Заявку мы с Леней набросали тут же на бумажной салфетке. Чушь какую-то. Арно – человек слова. Почти всегда. Мы из него согласие буквально вырвали, и наше счастье, что Тереза заняла нейтральную позицию, скептически поглядывая на наши рукопожатия и похлопывания друг друга по спине, как закрепление сделки. Тереза со своим скептицизмом оказалась права, хотя оперетта не состоялась не из-за лени Арно, а в связи с моей эмиграцией.

После того как сговорились мы с Арно, Министерство культуры выдало нам авансы: Арно – тыщ пять, нам – по семьсот пятьдесят рэ. Только стало известно, что я подал документы в ОВИР, мне позвонили из министерства и пригласили зайти. А там предложили вернуть аванс, что я и сделал немедленно, рассказав об этом Игорю и Лене. Игорь – еврей, стал бледным и назавтра бегом отнес деньги. Леня сказал: «Придется им у меня аванс отнимать силком».

Когда я рассказал о деньгах Арно, он минут пять хохотал, а потом сказал: «Ты – еврей – это очень хорошо. Я – армянин – это тоже очень хорошо. Ты уезжаешь – это твое дело. Я остаюсь – это мое дело. А деньги? Деньги – русские, а так как ты уезжаешь из-за русских, а я остаюсь из-за русских, – все верно: у тебя надо деньги отобрать, а мне надо их оставить. Если они не будут платить армянам за то, что мы остаемся, мы тоже уедем!..» Я возразил по дурости, что уезжаю не из-за русских – сам русский больше, чем еврей, а из-за советской власти. Арно поглядел на меня с жалостью, как на идиота, и сказал грустно: «А я про что?»…

У этого разговора были свидетели, поэтому вскоре о нем узнали многие.

Незадолго до отъезда я встретил Арно в управлении по охране авторских прав. Он туда ходил редко. Я начал с ним прощаться вполголоса, а вокруг в подвальном коридорчике народу полно – выплатной день был. В ответ на мой полушепот разорвалось: «Прощай! Прощай! – орал он и пояснил: – Чтоб никто не мог сказать, будто еврей снова подговаривал армянина уезжать, а армянин слушал еврея. – И закатился в приступе смеха, потом вытер слезы, полез в карман и вытащил пачку сотенных – тысяч десять, потряс пачкой в воздухе и сказал на публику: – За мои херовые песни эта прекрасная страна платит мне баснословные деньги. С такими деньгами за такие песни никто не уезжает: ни армяне, ни русские, ни евреи, а лишь дураки», – и он ткнул меня в грудь длинным пальцем…»