Генри Лиддел Гарт: Сципион Африканский. Победитель Ганнибала

Для людей нынешнего поколения, имеющих личный военный опыт, этот пункт может иметь большее значение, чем для кабинетных историков. Для первых командующий, который пытается заменить батальонного командира, бросаясь в битву и пренебрегая своими собственными руководящими обязанностями, вовсе не является той героической и вдохновенной фигурой, какой он представляется людям штатским. Для некоторых воинов, не относящихся к числу любителей опасности ради нее самой – такие люди редки в любой армии, – этот пункт зацепит в памяти струнку, напомнив, как моральное влияние на своих людей, которое дается одним подобным подвигом, позволяло впоследствии принимать личные предосторожности, которые больше подходят офицеру, которому доверены жизни других. Пусть дома штатские обливают презрением германского офицера, «ведущего» своих людей в бой, оставаясь позади. Солдат-фронтовик думает иначе, ибо знает, что, когда потребовало дело, его офицер не поколебался рискнуть, бросить на кон свою жизнь, подавая пример. Еще живет история о германском офицере, который возглавил отчаянную атаку верхом на белом коне.

Подвиг, слава и популярность, которые он принес, так благоприятно начали военную карьеру Сципиона, что принесли с собой быстрое продвижение по службе. Спустя менее двух лет, в 216 г. до н. э., Ливии говорит о нем как об одном из военных трибунов, из числа которых назначали командиров легионов. Да и сам по себе этот пост означал одного из заместителей командира легиона или офицера его штаба. Если нужна параллель, ближайшим современным эквивалентом будет штабной полковник.

Это второе упоминание о Сципионе возникает накануне Канн, самого черного часа в истории Рима. Любопытно, что будущий генерал, который, как Мальборо, никогда не вел битв, в которых не выигрывал, оказался, будучи подчиненным офицером, среди беспомощных свидетелей катастрофы. Свидетельств об участии Сципиона в битве не сохранилось, но из отчета Ливия кажется ясным, что он был среди десяти тысяч уцелевших, которые бежали в больший римский лагерь за рекой Ауфид, и, далее, среди тех четырех тысяч бесстрашных, которые, вместо того чтобы сдаться вместе со своими товарищами, покинули лагерь после наступления темноты и, обойдя карфагенскую конницу, проложили себе путь в Канузий. Положение их оставалось опасным, ибо городок находился всего в четырех милях от карфагенских сил, и почему Ганнибал не увенчал свою победу уничтожением этого остатка, отрезанного от всякой помощи, остается одной из исторических загадок и явным пятном на его полководческом искусстве.

С четырьмя тысячами в Канузии были четверо военных трибунов и, как говорит нам Ливии, «с согласия всех высшее командование было доверено Публию Сципиону, тогда еще очень молодому человеку, и Аппию Клавдию». Еще раз имя Сципиона блестит во тьме поражения, еще раз момент общей катастрофы означает шанс для юноши, имеющего характер. Войска под угрозой раскола, если не мятежа. Люди говорят, что, по общему мнению, Рим обречен, что некоторые из молодых патрициев, во главе с Луцием Цецилием Метеллом, предлагают бросить Рим на произвол судьбы и бежать за море искать службы у какого-нибудь чужеземного царя. Эти свежие дурные вести приводят в смятение, почти парализуют собравшихся вождей. Но в то время как другие настаивают на том, чтобы собрать совет и обсудить положение, Сципион действует. Он заявляет, «что это не предмет для обсуждения и выбора; мужество и действия, а не обсуждения, необходимы при таком бедствии. Далее, что те, кто думает о безопасности республики, останутся с ним во всеоружии до конца и что поистине лагерем врага является место, где замышляют подобное». Затем, лишь с немногими товарищами, он идет прямо к Метеллу, застав заговорщиков за совещанием. Обнажив меч, Сципион провозглашает свою цель: «Я клянусь, что не брошу дело Рима и не позволю ни одному гражданину Рима бросить его. Если я умышленно нарушу эту клятву, пусть Юпитер поразит ужасной карой мой дом, мою семью, мое состояние. Я настаиваю, чтобы ты, Луций Цецилий, и остальные, присутствующие здесь, дали такую же клятву; и пусть тот, кто колеблется, будет уверен, что этот меч обнажен против него». В результате они, «устрашенные, как перед победоносным Ганнибалом, все дали клятву и сдались Сципиону, чтобы их взяли под стражу».

Подавив эту опасность, Сципион и Аппий, прослышав, что Варрон, уцелевший консул, достиг Венузии, послали туда вестника, отдаваясь под его команду.