Борис Дементеев - Охотник за истребителями. На «Аэрокобре» против асов Люфтваффе

Кончилась Гражданская война. Необходимо было срочно восстанавливать разрушенное нефтедобывающее хозяйство, поднимающейся из разрухи стране нужна была нефть. Многие терские казаки стали переселяться, перевалив Терский хребет, ближе к городу Грозный. В нескольких километрах от 36-го участка на равнине разрастался Васильевский хутор, где жили многие родственники и знакомые моего отца. Отец остался на Старых Промыслах рабочим-бурильщиком. Не хватало образованных специалистов, и отец стал учиться в вечернем техникуме. Помню, как он вечерами и ночью учил непонятные для меня синусы и косинусы, много делал чертежных работ и изучал какой-то иностранный язык. Когда я поинтересовался, что это за язык, отец объяснил мне, что это единый международный язык эсперанто. Всю свою жизнь отец посвятил бурению скважин до нефтяных пластов, которые залегали от малых глубин – 150–300 метров – до глубин 3000 метров и более.

Детство свое до определенного момента я помню отдельными отрывками, но почему-то хорошо запомнился момент, с которого я стал себя осознавать как человека. Мы жили в городке Иванова в квартире на втором этаже, было мне года четыре. Мама занималась стиркой, одновременно готовила обед, и ей надо было принести воды. Водопроводная колонка находилась во дворе, мама взяла ведро и пошла принести воды. Не помню, по какой причине я расплакался, наверное, не хотел, чтобы мама меня оставляла одного. Мама меня уговаривала, но я еще больше орал, сидя на верхней ступеньке спускавшейся вниз лестницы. Мама сердито сказала: «Ну и ори!» – и пошла вниз. Звякнуло ведро, хлопнула наружная дверь. Прекрасно помню, как что-то стукнуло в голову: «А чего я ору? Мама пошла принести воды, сейчас она придет. Она готовит обед, стирает, а я ей мешаю, вместо того, чтобы как-то помочь». Мне стало очень стыдно за свои крики, за свое поведение, я как-то сразу прозрел. Наверное, у каждого ребенка наступает в жизни такой момент, и его нельзя упускать родителям. Человек в этом возрасте, что тесто – что сделаешь, то и получится, а когда затвердеет, запечется, то переделывать его уже трудно.

У нас одно время жил мамин младший брат Шура. Он учился в третьем или четвертом классе, иногда меня брал в школу. Учительница разрешала мне присутствовать на уроках, но с условием, чтобы я сидел тихо и не мешал другим. Меня интересовало – как это люди читают, считают? Видимо, трудное это дело? Как бы освоить это самому, смогу ли я это освоить? Однако через некоторое время я начал понимать цифры и буквы, но особенно большую гордость я испытал, когда стал, пусть и по буквам, но читать слова.

В школу я пошел учиться с большим желанием, но ожидания мои не оправдались. Сентябрь месяц, за окном солнечная погода, а учительница заставляет писать в тетрадках палочки, на больших классных счетах откладывать костяшки по одной… Это было явно не по мне, я уже мог считать и писать! Примерно через неделю занятий решил я больше в школу не ходить, пока остальные не подравняются со мной в знаниях. Ушел с уроков домой, чтобы заняться чем-нибудь другим. Но как отнесется к этому мама? Что ей сказать в оправдание? Ладно, что-нибудь придумаю. В этот момент мне почему-то стало грустно. Пришел домой и, не поднимаясь на второй этаж, снизу кричу:

– Мама, в школу я больше не пойду!

– Что случилось, сын, почему не пойдешь?

– Да я… Там мальчишки дерутся…

Стою, думаю, что еще сказать, и тут слышу ласковый мамин голос: «Хорошо, сынок, я сейчас!» Ну, думаю, что-то тут неладно. Смотрю в промежуток между перилами лестницы, и точно – мама спускается вниз, а в руках у нее солдатский ремень. Будет лупить, надо бежать! Выбежал во двор и забежал за угол дома. Выглядываю и вижу, что мама вышла, увидела меня и идет за мной, ремень по-прежнему в руках. Я побежал в направлении школы и спрятался за соседний дом. Я думал, что мама вернется домой, ведь дома остался младший братишка Вячеслав (все звали его Владиком), а я пойду в школу, но мама меня преследовала до самого крыльца. Я с большим усилием открыл массивную дверь школы, зашел в центральный зал и спрятался под лестницей, ведущей на балкон. Здесь была рядом дверь в наш класс, в котором шел урок. Услышав, что мама заходит и в школу, я из-под лестницы шмыгнул в свой класс, думая, что мама не знает, в какой он комнате. Удивленная учительница разрешила мне сесть за свою парту, и тут в класс зашла мама. Учительница еще больше удивилась, но разрешила и маме сесть за свободную парту. Я не заметил у мамы в руках ремня, так быстро она свернула его и спрятала. Раздался звонок на перемену, я быстренько шмыгнул в зал и издалека стал наблюдать, как моя мама разговаривает с учительницей. После короткого разговора мама ушла домой, а учительница в начале очередного урока на меня как-то лукаво смотрела. Придя домой, я не услышал от мамы ни одного слова о школе. Больше желания пропускать уроки у меня не было. Впоследствии, вспоминая этот случай, я не раз думал, что было бы со мной, не поступи мама так решительно и в то же время тактично? Ведь я был «вундеркинд», способный, энергичный, и куда-то эту энергию надо было девать. А ведь вокруг было так много всевозможных жуликов, картежников…