Коллектив авторов - Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век

5-го. Между тем по городу пронесся слух, что приехал Царь. Бояре и главные из Москвитян в огромном количестве стекаются в назначенное для представления время туда, где, как было известно, отдыхал Царь. Велико было число поздравителей, желавших этой быстрой угодливостью выразить своему Государю постоянную и незапятнанную верность. Первый Посол Франц Яковлевич Лефорт не допускал в этот день к себе никого из своих клиентов, под предлогом усталости, которую причинили ему невзгоды столь продолжительного и непрерывного путешествия; между тем его Царское Величество принимал каждого из приходящих с такою бодростью, что, казалось, хотел предупредить усердие своих подданных; тех, которые, желая по своему обычаю почтить его Величество, падали перед ним ниц, он благосклонно поднимал, и, наклонившись, как только мог, целовал их, как своих близких друзей. Если только может быть забыта ненависть от обиды, которая причинялась ножницами, без разбору свирепствовавшими против бород присутствующих, то, разумеется, Московиты должны считать рассвет этого дня среди моментов своего счастья. Князь Алексей Семенович Шеин, Воевода Царской службы, первым подставил под ножницы препону своей слишком длинной бороды. Да им и нет основания считать это бесчестием, раз виновником этого является Государь, а они считают священным долгом пожертвовать самою жизнью по его произволу или распоряжению. И никто не подвергался насмешкам со стороны прочих, так как всех постигла одинаковая участь. Избавлены были только Патриарх по суеверной святости к его сану, Князь (Михаил) Алегукович Черкасский из уважения к его преклонным летам и Тихон Никитич Стрешнев по почетной должности Царского оберегателя. Всем прочим пришлось перейти к обычаю иноземных народов, причем ножницы уничтожали у них древнее обыкновение. Среди бесед об иностранных Государях, которых он посетил, Царь с особым уважением упомянул о Короле Польском. «Вы все и каждый в отдельности» (так говорил он предстоящим Боярам и Вельможам) «не стоите для меня его одного, не по высоте его Королевского достоинства, чем он выходит за пределы вашего жребия, но исключительно из любви к нему, а это очень часто соединяет и сердца частных лиц». Такое влияние имело трехдневное свидание, во время которого Царь наслаждался дружеским обхождением Короля. И доселе еще он хвастливо носил то оружие, которым обменялся с Королем, желая указать, что заключенный с ним дружеский союз теснее и крепче Гордиева узла и не может быть никогда расторгнут никаким мечем.

6-го. Царь смотрел на воинские упражнения своих полков; как только он убедился, насколько далеки эти полчища от настоящих воинов, он показывал им различные жесты и движения на самом себе, уча наклонением собственного тела, какую телесную выправку должны стараться иметь эти беспорядочные массы; наконец, когда ему надоело это грубое сборище, он отправился с толпою бояр на пиршество, которое по его желанию устроил его Посол Лефорт. Ликование при заздравных чашах усиливалось радостными звуками пушечных выстрелов, и веселое пиршество затянулось до позднего вечера. Под покровом ночной тишины Царь с очень немногими из самых верных приближенных поехал в Кремль, где дал волю своим Отцовским чувствам по отношению к своему сыну Царевичу, очень милому ребенку, трижды поцеловал его и осыпал многими другими доказательствами отцовской любви; после этого он вернулся в свой черепичный дворец в Преображенском, избегая видеться с Царицей, своей супругой; она ему противна, и это отвращение усилилось от давности времени…

14-го… Пир не был окончен, как его Царское Величество, полный ярости после горячего разговора со своим Воеводой Шеиным, оставил свое место. Сначала никто не знал его намерения, а потом открылось, что он ушел для расспросов солдат, чтобы осведомиться, сколько Полковников и других полковых офицеров произвел выше названный Воевода за одни только деньги, не обращая внимания на их заслуги. Немного спустя он вернулся, и гнев его усилился до такой степени, что он обнажил меч и ударил им по столу пред глазами Воеводы со следующей угрозой: «Так поражу и истреблю я твой полк!» В пылу справедливого негодования он отходит к князю Ромодановскому и Думному Никите Моисеевичу; но, заметив, что они пытаются оправдать Воеводу, Царь распалился так, что, нанося обнаженным мечем без разбору удары, привел в ужас всех собеседников: Князь Ромодановский получил легкую рану в палец, другой в голову; у Никиты Моисеевича, при движении меча наотмашь, была повреждена рука; гораздо более гибельный удар готовился Воеводе, который несомненно упал бы от Царской Десницы, обливаясь собственной кровью, но Генерал Лефорт (которому почти одному это позволялось), обняв Царя, отвел его руку от удара. Царь, однако, пришел в сильное негодование от того, что нашлось лицо, дерзнувшее помешать последствиям его вполне справедливого гнева, тот час обернулся и поразил неуместно вмешавшегося тяжелым ударом в спину; поправить дело могло одно только лицо, занимающее первое место среди Москвитян по привязанности к нему Царя. Говорят, что этот человек вознесен до верха всем завидного могущества из низшей среди людей участи [13] Очевидно, имеется в виду Меньшиков. (Сост.) . Он успел так смягчить Царское сердце, что тот удержался от убийства, ограничившись одними угрозами. Эту жестокую бурю сменила приятная и ясная погода. Его Царское Величество с веселым выражением лица принял участие в танцах и в доказательство особенной любезности велел музыкантам играть те пьесы, под которые (как говорил он) «он танцевал у любезнейшего Государя, своего брата», т. е. во время приема Августейшим Хозяином своих Пресветлейших гостей. Две жившие в доме девушки, пробравшиеся украдкой, были по приказанию Царя выведены солдатами. Снова 25 пушек приветствовали заздравные чаши, и приятное пиршество затянулось до половины шестого часа утра.