По-разному сложились потом судьбы сыновей генерала Раевского. Старший, Александр, быстро дослужившись до чина полковника, вышел в отставку. А младший, Николай, всю свою недолгую жизнь посвятил военной службе. Он воевал на Кавказе, усмиряя мятежные племена, был награжден многими орденами, получил чин генерал-лейтенанта и умер в 42 года.
Подвиг милосердия
(Мальчишки из села Аксиньино)
Стояла поздняя осень памятного для России 1812 года. Совсем недавно по русским землям дважды прошли многотысячные войска Великой армии императора Наполеона. Этот венценосный полководец некогда заявил: «Война сама себя кормит», – и армия его, подобно полчищам саранчи, поедала и уничтожала все на своем пути.
Общая участь постигла и большое село Аксиньино, что было в Рославльском уезде Смоленской губернии. Впрочем, большим оно являлось раньше, а теперь осталось от него десятка полтора хат, да и те такие, что смотреть жалко: солому с крыш отступающий неприятель скормил своим голодным лошадям, все двери и ворота были сорваны и, равно как и плетни и заборы, сожжены в кострах. Поодаль сиротливо стояла церковь, в которой также похозяйничали французы – все дома, которые были вокруг, сгорели.
Народу в селе, конечно, тоже поубавилось. Из мужиков кто-то ушел в ополчение, кто-то подался в партизаны. В то время пока французы тут проходили, бабы, старики да ребятишки, от греха и опасности подальше, спасались по окрестным селам да лесам, но все равно тогда от голода и болезней немало народу полегло, а некоторых и враги поубивали.
Однако когда французы прошли обратной дорогой, спеша убраться из России восвояси, жизнь в Аксиньино стала помаленьку налаживаться, сельчане возвращались на родное пепелище. Строиться заново народ пока еще не начал, так что в избах размещалось по две-три семьи, в жилые помещения превращали сараи, овины и прочие уцелевшие постройки.
В один из дней ребятишек из села послали в лес нарубить хворосту. Это раньше можно было в одиночку по дрова ходить, а теперь – только гуртом, потому как мало ли кого в лесу встретишь. Хотя была еще осень, но снег уже лежал, так что ребята – им было от двенадцати до четырнадцати лет, и только Корнею, самому старшему, пятнадцать – взяли салазки, вооружились топорами и отправились за околицу. Разговор, конечно, был о французах: рассказывали, что некоторые из них еще бродили по лесам… Конечно, как часто бывает, ребята хвастали напропалую, живописуя друг другу свои грядущие подвиги.
– Да я, когда этого самого француза встречу, – рассуждал самый младший, Ермошка, – сразу подскочу, и его штыком – раз! А что, я умею! Помните, когда тут наши проходили, мне солдат показывал, как штыком колоть надо. И я его, француза этого, тогда вот так штыком – раз!
– А у тебя штык-то есть? – спросил Корней, и все ребята засмеялись, потому как никакого штыка у Ермошки отродясь не бывало.
– Не, ребята, когда француза встретим, его топором надо! – продолжил разговор Корней, когда затих смех. – Или дубиной по голове, чтобы топор басурманской кровью не поганить.
Так шли они по лесной тропинке, рассуждая о своих грядущих подвигах и хвастаясь небывалой собственной храбростью, как вдруг из-за деревьев появился человек в оборванной синей шинели с красными эполетами на плечах, в высокой медвежьей шапке и с винтовкой в руках. Был он немолод, выглядел очень худым и измученным. Увидев ребят, он остановился.
– Француз! – ахнул кто-то, и все остановились.
– Ух ты!
– Француз, взаправдашний!
– Ну, давай, – плечом подтолкнул Корней Ермошку. – Как ты его хотел?
– У меня штыка нет, – буркнул тот в ответ. – Сам давай, вон топор у тебя…
Страха не было. Были растерянность и какое-то смущение: вид этого смертельно уставшего, измученного человека неожиданно вызвал в ребячьих сердцах дотоле незнакомые им чувства жалости и сострадания. Будь на его месте какой-нибудь здоровый молодец, ребята явно бы не струсили и воспользовались своим численным преимуществом, но в этом нечастном, поверженном неприятеле они уже не могли увидеть врага. А тот вдруг закашлялся, прижимая ладонь к груди, и на глазах у него появились слезы.
Медленно, готовые в любую секунду броситься прочь, мальчишки стали подходить к незнакомцу, который стоял спокойно, не выказывая ни страха, ни враждебности. Свою винтовку с примкнутым штыком он поставил прикладом на землю и опирался на нее.
– Ну что, мусью? – наконец окликнул его Корней как самый старший и самый смелый.
Читать дальше