Николай Пирогов - Академик Пирогов. Избранные сочинения

Я люблю Россию, люблю честь родины, а не чины; это врожденное, его из сердца не вырвешь и не переделаешь; а когда видишь перед глазами, как мало делается для отчизны и собственно из одной любви к ней и ее чести, так поневоле хочешь лучше уйти от зла, чтобы не быть, по крайней мере, бездейственным его свидетелем. Я знаю, что все это можно назвать одной непрактической фантазией, что так более прилично рассуждать в молодости, но я не виноват, что душа еще не состарилась.

…О, как будут рады многие начальства здесь, – которых я также бомбардирую, как бомбардируют Севастополь, – когда я уеду. Я знаю, что многие этого только и желают».

В мае Пирогов решил ехать в Петербург. Он мечтал повидаться с женой, сыновьями. Николай Иванович решил ехать, потому что знал, что вернется. Он вернулся в последних числах августа, добился права подчиняться непосредственно главнокомандующему и получил в полное распоряжение все перевязочные пункты и транспортные средства.

Теперь Пирогов рассматривал в подзорную трубу уже оставленный Севастополь. Нахимов не дожил до этого дня. 28 июня на Малаховом кургане он поднялся во весь рост перед французской батареей. По нему стреляли. «Они сегодня довольно метко целят», – сказал адмирал и упал, сраженный пулей. В записной книжке Нахимова остались среди прочих и такие пометки: «поверить аптеки», «чайники для раненых», «колодцы очистить и осмотреть», «лодку для Пирогова и Гюббенета».

Пирогов остался без друга и союзника в своей борьбе. В первый приезд он нашел тысячи раненых под Инкерманом. Во второй приезд – тысячи раненых на Черной речке. Сражение на Черной речке князь Горчаков дал в угоду царю, поскольку Александр II требовал сражения. Оно обошлось русскому народу в восемь тысяч убитых и раненых.

К пострадавшим на Черной речке прибавились жертвы последней бомбардировки города. Восемьсот тяжелых орудий выпускали по Севастополю восемьдесят тысяч снарядов ежедневно. Симферопольские госпитали были переполнены, такое скопление раненых угрожало последствиями, ненамного уступавшими последствиям бомбардировки. Проблема транспорта стала главной, – предстояло организованно эвакуировать раненых из Крыма в близлежащие губернии.

Пирогов отлично знал, что такое «крымские транспорты». Из каждой сотни санитарных повозок примерно пятнадцать превращались в конце пути в похоронные дроги. Поэтому, пользуясь полученными в Петербурге полномочиями, Пирогов отобрал транспортировку у интендантов и передал медикам. По маршруту эвакуации отправилась Бакунина – надежнейшая из его помощниц. Она возглавляла созданное Пироговым особое транспортное отделение сестер милосердия. Николай Иванович просил ее проверить, перевязывают ли на этапах раненых, чем их кормят и поят в пути, дают ли им одеяла и полушубки.

Пирогов разработал свою четкую систему эвакуации. Он объявил войну «холодным и нежилым притонам» – путевым ночлежкам. От Симферополя до Перекопа устроили тринадцать этапных пунктов – там кипятили чай, готовили горячую пищу. Это были места, где раненых ждали.

Пирогов потребовал теплой одежды для каждого, кого отправлял в путь. Интенданты снова остались без возможности что-то воровать, потому что Николай Иванович все проверял лично. Провожая транспорты, он даже лично взвешивал мешки с сухарями, которые полагались на дорогу. Интенданты были просто в ярости! Они его ненавидели лютой ненавистью. Они исходили желчью. Пирогов, зная их подлую природу, проверял даже баки с водой – вдоволь ли пресной воды, потому что запрещал поить раненых из степных колодцев.

А ведь Николай Иванович делал все это, продолжая ежедневно оперировать! «Вы сходите на перевязочный пункт, в город! Там Пирогов; когда он делает операцию, надо стать на колени», – писал очевидец, побывавший в Крыму. Поэт Некрасов напечатал эти строки в «Современнике» и прибавил от себя: «Выписываем эти слова, чтобы присоединить к ним наше удивление к благородной, самоотверженной и столь благодетельной деятельности г. Пирогова, – деятельности, которая составит одну из прекраснейших страниц в истории настоящих событий. Одно из самых отрадных убеждений, что всякая личность, отмеченная печатью гения, в то же время соединяет в себе высочайшее развитие лучших свойств человеческой природы, – эта истина как нельзя лучше оправдана Пироговым… Это подвиг не только медика, но и человека. Надо послушать людей, приезжающих из-под Севастополя, что и как делал там Пирогов! Зато и нет солдата под Севастополем (не говорим об офицерах), нет солдатки или матроски, которая не благословляла бы имени г. Пирогова и не учила бы своего ребенка произносить это имя с благоговением. Пройдет война, и эти матросы, солдаты, женщины и дети разнесут имя Пирогова по всем концам России, оно залетит туда, куда не заглядывала еще ни одна русская популярность».