Эдуард Глиссан: Мемуары мессира Д'артаньяна. Том II

Два правительства, вне зависимости от их близости к Парижу, готовили ему гибель. Одно было Правительством Шампани и Бри, а другое — наиболее богатой Провинции, какая только возможна в Королевстве; я хочу говорить о Нормандии, стране наиболее подозрительной, поскольку она всегда обременена тысячью податей. Итак, следовало поостеречься, как бы люди, шушукающиеся по углам против нынешнего Правительства, не воспользовались первым удобным случаем и не показали им, что такое дурное настроение населения. Один из правителей был мужчиной, недовольным самим собой. Не то, чтобы Наместники были недостойны друг друга. Один из них, Герцог де Лонгвиль, был предметом, презираемым всеми, презираемым самим собой, несмотря на высочайшее происхождение и супружескую связь с двумя Принцессами крови. Он имел нулевое соображение, и, хотя это ни на что уже не похоже, он обладал рассудком, и даже необыкновенным, во всем, что касалось Церкви, и был первейшим попом из множества, приписанных к его персоне. Кроме того, ни одна особа высокого происхождения не умела так обхаживать Двор.

Тем не менее, Королева и ее Министр боялись, и с большим резоном, как бы друзья и ставленники Принца де Конде, кого было столь же много, сколь мало их было у его брата, вскоре собравшись вокруг него, как только он впадет в немилость, как бы они не вспомнили тогда о достоинстве Принца крови, уступающему лишь Королевскому, и не сделали бы самого простого на их месте. Итак, они уверились, дабы укрыться от этого и от множества вещей, что подразумеваются сами собой — потому я их опускаю — первейшей необходимостью было заклято погубить как его самого, так и его брата, и его свата. [6]

Так как довольно трудно удержать подобную вещь от огласки, а кроме того, требовалось посвятить некоторых персон в ее секрет, так и было сделано, не ставя в курс дела, так сказать, заинтересованных особ. Двор, дабы не поднимать шума в Парламенте, решил задержать некоторых его членов, пока все дело не прояснится. Этот Корпус не особенно был расположен к Месье Принцу, потому что партия, поддержанная им против него, уничтожила в его глазах весь блеск одержанных им побед. Среди его членов, тем не менее, как и среди громадного числа людей, их избравших, находились и те, кто лично был привязан к его персоне, и кто гораздо меньше заботился об общественном благе, чем об их собственном.

Президент королевского штата почувствовал некий сквозняк, и дабы ему самому не надуло, тщательно скрыл, от кого долетел к нему этот ветерок, но поделился о нем с Принцем. Принц де Конде, возмущенный и не верящий в то, что Кардинал захочет испачкаться в столь огромной неблагодарности по отношению к нему, уверенный еще в надежности репутации собственной и своих друзей настолько, что не допускал и мысли о том, что кто-либо предпримет такой шаг, семь раз не отмерив, ответил этому Магистрату, что не знает, откуда до него дошел этот слух, но он сильно ошибается, если не считает его абсолютно ложным; его шепнули ему, без сомнения, дабы склонить его к каким-нибудь неверным действиям, положившись на его глупую доверчивость; но так как, благодаря Богу, он сам еще способен отличить правду от лжи, он не попадется на столь грубо подстроенный ему обман. Он говорил точно то же, что и думал, и даже верил, — если этот Магистрат столь сильно привязан к его интересам, он не говорил бы так, чтобы первым же толкнуть его к гибели, настолько он был уверен, что Кардинал не осмелится и подумать о чем-нибудь подобном. Как бы там ни было, не придав значения предупреждениям и советам этого Президента, он [7] попрежнему продолжал тот же образ жизни, в чем в самом скором времени ему пришлось раскаяться.

Преосвященство без чести. Король вернулся в Париж после того, как даровал мир Парижанам; и так как труднее спрятать свои изъяны от тех, кто рядом, чем от тех, кто удален от человека, весь Двор и весь Париж питали столь мало уважения к Его Преосвященству за сотни совершаемых им ежедневно вещей, что не было больше ни его Слуг, ни его личных Ставленников, кто хранил бы об этом молчание. Он, можно сказать, не открывал рта, чтобы не произнести какого-либо бесчестья. Все, что он обещал сегодня, он немедленно забывал завтра; ради низменного интереса он порывал с лучшим из друзей, и он так к этому привык, что такое случалось с ним во всякий момент. Личной причиной ненависти Месье Принца к нему было то, что примирение с Парижанами было заключено с отказом в Наместничестве над Пон-де-л'Арш для его свояка. Его Преосвященство выдвинул предлог, что не следовало оказывать почестей и милостей Государства бунтовщикам, каким он и был; это не только было бы дурным примером, но и отозвалось бы дурным духом в Народе; кроме того, хотя бы Герцог де Лонгвиль и был бы верен, он не был политиком и не следовало делать его столь могущественным; он обладал уже большей частью городов Нормандии; отдать ему еще и этот означало желать сделать его Государем этой Провинции; подчинить ему множество дворян и особ высочайшего происхождения, да это же ясно, — с большой опасностью для Государства — еще больше увеличить его власть.