Наталья Киселева - Только правда

Процедура заключалась в том, чтобы заливать в живот специальный раствор. Стенка брюшной полости, покрытая брюшиной и оболочки внутренних органов выполняли функцию фильтра: токсины накапливались в растворе, после чего раствор сливался и заливался новый. Проделывать это нужно было четыре раза в день, КАЖДЫЙ день, без выходных, праздников и отгулов. Врачи дали примерное расписание процедур: 7 утра, 12 дня, 5 часов вечера и 23 часа (перед сном). Так что выходило, что первое и последнее, что мы видели в течение дня – это пакет с раствором. В палате, как я уже сказала, был настоящий цыганский табор. Больные были в основном тяжелые и требовали ухода, поэтому почти со всеми неотлучно находились родственники. Тем более, что если «процедура» шла как-то не так (а могло случиться все, что угодно), сам пациент просто не мог со всем этим хозяйством подняться по крутой лестнице на третий этаж, чтобы позвать врача. Заливаться (это слово поначалу вызывало у меня шок, словно мы бензовозы какие-то) нужно было только в маленькой и якобы стерильной комнатке для заливок. До стерильности ей было примерно как до небес. Поскольку «процедура» у всех была в одно время, все страждущие в заливочную просто не помещались. В палате постоянно орал телевизор, принадлежащий одной из пациенток (она уже готовилась к выписке и чувствовала себя неплохо). Мне телевизор не мешал, но мама очень от него страдала. В общем, жуткая скученность, духота, сквозняк (когда проветривали палату) – все это было нормой жизни.

Напротив меня лежала моя тезка. Она попала на диализ за день до своего восемнадцатилетия. Худая и высокая, она с трудом переносила заливки, в ее организме просто не было места для двух литров раствора. Каждый раз после заливки ей становилось плохо: ноги отекали, давление поднималось до заоблачных высот. Но каждый новый врач считал своим долгом самолично попробовать ее залить – и убедиться, что этот метод ей не подходит. Кончилось тем, что после очередной попытки она потеряла сознание и у нее случился припадок наподобие эпилептического. Только после этого ее перевели, наконец, на гемодиализ. Забегая наперед, скажу, что и гемодиализ у нее в итоге не пошел, и отец отдал ей свою почку, операция прошла успешно. Еще лежала с нами Ольга, пожилая полуслепая женщина с диабетом. С ней постоянно находились сын или, реже, муж. Терпение ее сына было просто сверхъестественным. Он приходил рано утром, делал все заливки и уходил поздно ночью, а иногда оставался и ночевать. Заливок Ольга боялась панически, всегда они оба сидели в масках и держали руки, как хирурги перед операцией. При этом с осуждением поглядывали на меня – я сидела без маски, с распущенными волосами, беспечно почитывая какую-нибудь (наверняка заразную!) книгу. Естественно, первый перитонит (воспаление брюшины вследствие попадания в нее инфекции) случился как раз у нее. Но это все было позже, а пока я никого и ничего не хотела видеть, и в голове пульсировало одно слово – КОНЕЦ, или даже хуже, чем конец. Действительно, стало еще хуже, когда я поближе познакомилась с медперсоналом.

В понедельник утром началось: для начала взяли кровь из вены, потом забежал в палату врач-хирург, делавший мне операцию, получил остаток своего «гонорара», едва взглянул на меня и вынес вердикт: «Ну, скоро выпишем». Конечно, что же меня держать – деньги-то уже получил, нечего койко-место занимать. Потом пришла непосредственно мой лечащий врач А. Надо сказать, что как раз она была получше остальных – тоже брала и деньги, и подарки, но хотя бы лечила одинаково и тех, кто ей их давал, и тех, кто не давал. Осмотрела меня, спросила, как идут процедуры.

– Чудес у нас не бывает, программа лечения заработает, но не сразу. Главное, за сахаром следите.

Тут мама пожаловалась, что сладкую еду дают.

– Ладно, напишу вам 9-й стол.

После завтрака в палату забежала высокая полная женщина и сразу громовым голосом заорала:

– Кто тут? Ты? Почему на перевязку не идешь? Я должна за вами бегать? Ты хочешь, чтобы у тебя дырка загноилась? Быстро на перевязку!

Это была М., перевязочная медсестра. На самом деле, добрая женщина, но в этой больнице ко всем было такое отношение, словно ты лежал тут всю свою жизнь и обязан был знать все больничные порядки. А если чего-то не знал, медсестры тут же принимались орать.

Я поползла на перевязку. С пятницы, дня операции, мою рану даже не смотрел никто, пластырь весь съехал.

– У тебя же еще и диабет! Как с пятницы не смотрели? У тебя же там кошмар, наверное! Надо же, нет, все в порядке, странно.