Николай Коняев - Дмитрий Балашов. На плахе

Разумеется, нелепо было приписывать этим поездкам какое-то определяющее судьбу будущего писателя значение, но что-то мешает нам относиться к ним, как к обычным студенческим экскурсиям…

Нет…

Это было неосознанным поиском самого себя…

Вернее, поиском своей русскости.

Отец Дмитрия Михайловича в футуристическо-интернациональном восторге – вспомните о том, что не следует поддерживать «иррационального пристрастия» к русской речи, русской истории, русскому типа лица! – затаптывал в себе русскость.

Дмитрий Балашов к русскости пытался вернуться.

На фотографии 1948 года, где он запечатлен вместе в Владиславом Башинским и Любой Крусановой, Эдвард Гипси сидит в русской косоворотке, с вышивкой по вороту и по обшлагам. Рука, сжатая в кулак, лежит на столе. Вид какой-то народовольческий.

Конечно, говорить о народовольческой решимости и жертвенности применительно к решению надеть на себя косоворотку – смешно.

Но это для нас смешно.

Дмитрию Михайловичу, когда ему было двадцать лет, для этого потребовались и решимость и жертвенность. Сам того не сознавая, мучительно искал будущий писатель свой путь, вернее, пока еще пытался понять, что же надо искать ему.

«Мы вместе учились в ЛГТИ, Ленинградском Государственном Театральном институте, – вспоминает однокурсница Д.М. Балашова Алла Кторова. – Странный, необычный он был человек… сотканный так же, как и его отец, из парадоксов. Сравнение Шекспира и Симеона Полоцкого, Лопе де Вега и протопопа Аввакума – вот абсолютно разнородные его увлечения во время нашей юной дружбы».

Найти себя в духовном пространстве, ограниченном именами Шекспира и Симеона Полоцкого, Лопе де Вега и протопопа Аввакума, нелегко.

Гораздо легче вообще потеряться в этом просторе…

К сожалению, пока точно не удалось установить, когда же Дмитрий Михайлович поменял отцовскую фамилию. Сам Дмитрий Михайлович, кажется, нигде в своих записях не упоминает об этом, документов в архиве, позволяющих точно датировать событие, тоже пока обнаружить не удалось. Можно предположить, что это произошло при получении паспорта, но есть свидетельства, что это случилось позднее…

«Однако вскоре вкусы его резко изменились, – вспоминает Алла Кторова. – Россия и ее история – вот что стало предметом его глубочайшего изучения. Когда Дмитрий Балашов начал подвизаться на поприще литератора, то в соответствующих кругах решили, что печататься под выдуманной его отцом фамилией взамен настоящей (самой простецкой, бытующей в России), совершенно невозможно и надо эту дикую, трудно произносимую фамилию, да и имя заодно, срочно менять в официальном порядке, подогнав под понятия «простых» русских людей. Что и было сделано Дмитрием (в то время его звали по-другому) совместно со мною, уже тогда, в самом юном возрасте считавшей ономастику, то есть именоведение, главной своей будущей профессиональной жизненной стезей. Помню, как сидели мы с ним, почти дети, голова к голове, прикидывая, какая фамилия лучше, красивей, «руссее» – Строганов или Балашов. Я была за Строганова, но он решил сменить свое жуткое, придуманное отцом «прозвание», на «Балашов».

Я не стал бы отвергать это свидетельство однокурсницы Д.М. Балашова на том только основании, что в годы учебы на «театраловедческом» факультете Балашов не написал еще никаких литературных произведений, и значит, едва ли «соответствующие круги» могли принимать решение, чтобы он «в официальном порядке» подогнал свою фамилию «под понятия «простых» русских людей».

И о деятельности Дмитрия Михайловича на поприще литератора, и о решении «соответствующих кругов» однокурсница знала только с его же слов, а что может рассказывать мечтательной студентке о своих планах на будущую жизнь не переваливший двадцатилетнего рубежа студент, рассказывать нет нужды.

Кстати, другим знакомым Дмитрий Михайлович называл хотя и иные причины, подтолкнувшие его к смене фамилии, но тоже не имеющие никакого отношения к реальности.

Например, В.Р. Башинский, одноклассник Дмитрия Михайловича, объяснял перемену фамилии практической целесообразностью. Балашов, дескать, ездил в экспедиции и «какая деревенская бабушка с Вологодчины или Беломорья открыла бы калитку человеку с таким чудным именем – Эдуард Гипси?! А Митрию Балашову— пожалуйста: и песни, и сказки!»

И это тоже немножко не так, как было на самом деле…

Вернее – совсем не так.

Чтобы наших русских бабушек, переживших нашествия чекистских банд с нерусскими именами, можно было напугать именем Эдуарда Гипси, надобно было в придачу к этому имени ему и чекистский маузер выдать. Ну, а самое главное, и не ездил еще Эдуард Гипси ни в какие фольклорные экспедиции, когда поменял фамилию.