Лариса Черкашина - Наталия Гончарова. Счастливый брак

Будто дано было знать поэту о горькой участи жены и свояченицы задолго до рокового исхода…

Александр Карамзин:

«Вчера выехала из Петербурга Н.Н. Пушкина. Я третьего дня ее видел и с ней прощался. Бледная, худая, с потухшим взором, в черном платье, она казалась тению чего-то прекрасного. Бедная!!!»

Путь вдовы поэта, вместе с детьми и сестрой Александрой, лежал в Москву и далее – в калужскую усадьбу. Тайные знаки судьбы: Наталия Пушкина проезжает по Никитской, мимо храма Большого Вознесения, где она венчалась с поэтом, в тот самый знаменательный день – 18 февраля! Тогда, шесть лет назад (а кажется – вечность!), она была счастливейшей из женщин!

Как памятны те дни! И как свежи воспоминания! Отныне лишь они – ее печальный удел…

Наталия Николаевна приедет в Полотняный Завод, где все еще дышит памятью поэта и где стихотворные строки, начертанные им на стенах беседки-«миловиды», не успеют потускнеть. Но приедет – уже вдовой.

После блистательного Петербурга жизнь в усадьбе текла медленно и печально. Но Петербург отныне и навсегда связан для нее со смертью мужа. А здесь все – старые аллеи, заросшие берега речки Суходрев, стены дома – незримо хранит образ живого Пушкина.

Она будет жить не в фамильном дворце вместе с семьей брата Дмитрия, а отдельно, с Александрой и детьми, в Красном доме, – там, где раньше останавливался Пушкин. Так уж случится, что у Натали с женой брата, Елизаветой Егоровной, сложатся непростые отношения. И виной тому будет явное недоброжелательство последней к вдове поэта.

Дмитрий Гончаров – сестре Екатерине Дантес:

«Живут (сестры) очень неподвижно… Натали чаще грустна, чем весела, нередко прихварывает, что заставляет ее иногда целыми неделями не выходить из своих комнат…»

Наталия Николаевна полностью посвящает себя детям, они – ее спасение. И она – самая нежная и заботливая мать на свете.

Софья Карамзина – брату Андрею Карамзину:

«…На днях я получила письмо от Натальи Пушкиной… Она кажется очень печальной и подавленной и говорит, что единственное утешение, которое ей осталось в жизни, это заниматься детьми…»

Не избежать ей и новых тревог. В мае 1838 года серьезно заболел трехлетний Гриша, и Наталия Николаевна уезжает с ним в Москву.

Наталия Пушкина – брату Дмитрию Гончарову:

«…Я здесь уже несколько дней из-за здоровья Гриши… Я здесь только для того, чтобы посоветоваться с врачами, никого не вижу, кроме них, и нахожусь в постоянной тревоге».

Сестры живут почти затворницами, не позволяя себе никаких, даже самых невинных развлечений. Грустным свидетельством тому совместное письмо Александры и Натали, адресованное в эльзасский городок Сульц.

Наталия Пушкина – сестре Екатерине Дантес:

«Мы точно очень, очень виноваты перед тобою, душа моя, давно к тебе не писали, разные обстоятельства были тому причиною… М-м Сиркур поблагодари за память…, услугами ее пользоваться не можем, ибо мы из черных шлафоров не выходим… Двери нашего красного замка крепко заперты…»

Кто знает, скольких душевных мук стоили младшей сестре эти строки! И сколь много в них кротости и такта! Ничем не посмела попрекнуть Катрин, повинную в том, что ныне все наряды приходится ей сменить на «черный шлафор»…

Одно из немногих утешений Натали в те годы – чтение (благо в Красном доме – богатейшая фамильная библиотека). Но многие книги прочитаны и перечитаны не единожды, и она просит друга покойного мужа Павла Воиновича Нащокина выслать ей все сочинения Бальзака.

Наталия Пушкина (ее строки приводит в своем письме Софья Карамзина):

«Я выписала сюда все его (мужа) сочинения, я пыталась их читать, но у меня не хватает мужества: слишком сильно и мучительно они волнуют, читать его – все равно, что слышать его голос, а это так тяжело!»

Анна Ахматова:

«Никакого культа Пушкина после его смерти в доме вдовы не было».

Марина Цветаева:

«Раздарив все смертные реликвии Пушкина – «я думаю, вам приятно будет иметь архалук, который был на нем в день его несчастной дуэли», Нащокину – архалук (красный, с зелеными клеточками), серебряные часы и бумажник…, Далю – талисманный перстень с изумрудом и «черный сюртук с небольшой, в ноготок, дырочкой против правого паха…»