Михал Огинский - Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 2

Ничто, на мой взгляд, не предвещало скорого разрыва отношений между двумя величайшими державами Европы. Я боялся назревающей кровопролитной войны, понимая, что широким польским равнинам суждено было стать театром военных действий. Я видел, что мои сограждане, ставшие жертвой слепого доверия к Наполеону, сомневались в способности России противостоять ему. У меня же было достаточно оснований полагать, что поляков обманут в их ожиданиях и принесут в жертву, а их благородные и бескорыстные усилия на благо отчизны не принесут никаких плодов… Но мог ли я винить их за надежду, когда сам искренне разделял общее желание увидеть возрожденную Польшу.

Оставив позади Париж, я быстро проехал Мец, Майнц, Эрфурт и Дрезден. Это путешествие запомнится мне обилием разбойников на больших дорогах Германии и несчастным случаем, потрясшим Айзенах, куда я прибыл спустя два дня после взрыва нескольких пороховых повозок. Были разрушены самые красивые дома, под руинами которых остались погребенными более шестидесяти человек. Кучи пепла, дымящиеся развалины жилищ, извлеченные из-под завалов тела, слезы женщин и детей, потрясение тех, кто сумел спастись, жалобные стоны над участью несчастных – такова картина, которая надолго врезалась в мою память.

Я прибыл в Дрезден 27 января и тотчас же направился к российскому посланнику Каникову, который принял меня весьма дружелюбно и пригласил на ужин с участием представителей дипломатического корпуса. В свою очередь французский посланник Бургуэн пригласил меня отужинать с ним в семейном кругу на следующий день и, судя по настойчивости, с которой было сделано приглашение, боялся получить отказ, поскольку хотел обсудить со мной разные вопросы. Он вспомнил о нашем знакомстве по Парижу в 1797 году, когда я находился там в эмиграции. Он, казалось, был удивлен моим возвращением в Россию и назначением в сенат Петербурга. После ужина, когда мы остались одни, он пытался убедить меня, насколько ложными были распространявшиеся в Германии слухи о скором разрыве между Францией и Россией. О поляках он отзывался с воодушевлением, вспоминал об их заслугах перед Наполеоном и отметил заинтересованность его государя в будущем моей страны. При этом посланник прямо заявил, что возрождение Польши не за горами, поскольку Наполеон хотел бы вернуть ей всю политическую значимость.

Присутствовавшая на ужине французского посланника г-жа Б. пригласила меня к себе на вечерний чай. Войдя в ее салон, я увидел там несколько знакомых лиц, которых давно потерял из виду, и те на правах старых приятелей принялись по очереди задавать мне вопросы о Париже, Наполеоне, слухах о войне и особенно о поляках, с которыми я встречался во Франции. На следующий день те же люди окружили меня на балу у графа Сенфта, куда меня привел Кaников. Было очевидно, что Париж дал указание установить за мной слежку, вызвать меня на разговор, чтобы выудить нужную информацию. Я еще больше уверился в этом, когда по нескольку раз в день встречал в своей гостинице типов, слывших в Дрездене за шпионов. Несмотря на всю свою осторожность и старание поменьше вступать в разговоры и не говорить ничего такого, что могло бы испортить настроение Наполеону, я позже узнал, что ему доложили о некоторых приписанных мне высказываниях, из-за которых министр иностранных дел направил ноту протеста российскому послу князю Куракину.

Это обвинение было беспочвенным, поскольку я не мог быть настолько неосмотрительным, чтобы публично выражать свое мнение. Единственное, что могло не понравиться Наполеону и его приверженцам, так это то, с каким воодушевлением и привязанностью я отзывался об императоре Александре.

В Дрездене я узнал, что там уже какое-то время находится страдающий от подагры Коллонтай и, несмотря на болезнь, не прекращает работу над своими сочинениями. Когда ему доложили, что я нахожусь в Дрездене проездом в Петербург, он выразил желание увидеть меня, добавив при этом: «Я глубоко сожалею, что Огинский, у которого столько способностей, благородных стремлений и патриотического рвения, оставил мысль о восстановлении Польши при содействии Франции. Если я увижу его, то постараюсь убедить, что не стоит полагаться на Россию, и что Наполеон всегда будет делать то, что пожелает. Война неизбежна. Россия будет уничтожена, Польша восстановлена, а вся Европа – подчинена Наполеону.

Думаю, что Огинский привязался к Александру, потому что это добрый и справедливый государь, однако он наверняка падет жертвой своей привязанности и т. д.» [85]