Б. Л. Смирнов – П. Ф. Беликову:
«Месяц прошел со дня получения Вашего письма. Месяц длительных и напряженных бесед с Вами <���…>. Тема нашей переписки для меня жизненно важна в буквальном смысле слова, Вы – единственный человек, общение с которым по этой важнейшей для меня теме мне предоставила Жизнь <���…>. Вот написал Вам большое письмо, а будто бы и не писал, так много еще осталось тем…» (20 мая 1965 г.).
Смирнов работает на пределе физических возможностей и часто из-за неспособности встать с постели кладет на одеяло дощечку для письма. В это время ему приходит приглашение от министра образования Индии посетить его страну, и через Павла Федоровича уже есть договоренность о встрече со Святославом Николаевичем Рерихом. К сожалению, смерть академика помешала этой встрече, но он успел сделать перевод всех философских текстов «Махабхараты» и подстрочный черновой перевод десятой книги «Успение».
«Свою чашу земного Подвига Борис Леонидович наполнил до краев…» – такими словами откликнулся Павел Беликов в письме-соболезновании к вдове академика Л. Э. Лысенко-Смирновой. А она через пять лет поблагодарила: «Спасибо за Ваш большой, самоотверженный труд-битву. Желаю победы» (24 августа 1972 г.).
К сожалению, Павел Беликов главные свои книги закончить не успел, хотя тоже очень спешил. Но он все же успел сделать то, что считал для себя не менее важным – передать свои знания: «Ряды молодых растут и ширятся, и этому делу нужно сейчас отдавать остаток своих сил и знаний. Как говорится, “умирать собирайся, а поле сей”. Эстафета должна быть передана, кто-то донесет ее к нужному сроку в положенное место», – писал он 16 марта 1976 года Г. Ф. Лукину в Ригу.
Всегда чрезвычайно скромный, совершенно чуждый амбициям, в письмах он называл свой архив источником для новых исследований и конечно же, как всегда, преуменьшал свою роль. Живительная родниковая вода этого источника превратилась в мощный духовный водопад для всех ищущих высший и светлый путь в жизни.
Таллинн, февраль 2001 г.
Людмила Шапошникова
Хранитель
«В иных встречах, в иных сплетениях событий, не представляющих на первый взгляд ничего исключительного, сокровенная сущность нашего бытия проявляется гораздо ярче, чем в нашей повседневной жизни».
Ги де Мопассан
В мае 1972 г. Святослав Николаевич Рерих пригласил меня погостить на его вилле в Гималайской долине Кулу. Там я впервые увидела не только непередаваемую красоту самых высоких на нашей Планете гор, но и соприкоснулась с уникальным и неповторимым миром Рерихов. На вилле все осталось так, как было при Николае Константиновиче и Елене Ивановне. Святослав Николаевич поселил меня в комнате своих родителей, где был камин, стояли две кровати, а у старинного шкафа – кресло, в котором, как он объяснил мне, любила сидеть Елена Ивановна. Комната эта соединялась с другой, много меньшей, с окном на двуглавую заснеженную вершину Гепанга. Здесь были только простой, деревянный письменный стол и стул с высокой спинкой. Святослав Николаевич провел рукой по столу, на котором лежали какие-то бумаги, посмотрел в окно и на какое-то мгновение задумался.
– Вот здесь, на этом столе, – сказал он, – моя матушка записывала многое из того, что потом составило книги Живой Этики. Теперь за ним будете работать вы, если, конечно, вам это понадобится. – И улыбнулся чуть хитровато. – А спать будете тоже на ее кровати.
Две недели, которые я провела на вилле Рерихов, прошли быстро, как один день. Они были наполнены массой разнообразных впечатлений, прогулками по Наггару и окрестным деревням и, самое главное, ежедневными беседами со Святославом Николаевичем. Мы вели их на скамейке, стоявшей под раскидистым деодаром во дворе виллы.
– Ну, так что нам еще надо узнать? – обычно спрашивал он, и начиналась беседа, которая длилась иногда по три часа.
Те две недели в Кулу как бы перевернули всю мою жизнь и направили ее, неожиданно и резко, совсем по другому руслу.
Накануне моего отъезда Святослав Николаевич вручил мне два письма. Одно – для Ираиды Михайловны Богдановой, другое – для Павла Федоровича Беликова. Тогда я еще никого из них не знала. С Богдановой было проще – она жила в Москве, а вот Беликов обитал в Эстонии. И я, сделав небольшую приписку к письму Рериха, отправила его по указанному адресу. Выполнив свой долг, я забыла и о самом письме, и о незнакомом мне человеке.
Читать дальше