Алексей Митрофанов - Петровка. Прогулки по старой Москве

Обсуждение было недолгим. Этому проекту присуждена первая премия… Теперь памятник сооружен. И несмотря на то, что архитекторы в общем с решением ансамбля справились не на «пятерку», сам по себе памятник выглядит величественно и монументально… Родилось, безусловно, выдающееся произведение».

Уже через год после открытия Лев Кербель получил за Карла Маркса Ленинскую премию.

Эммануил Казакевич говорил в своем письме Льву Кербелю: «Я один из тех, для кого памятник Марксу по-новому осветил ту часть Москвы, где он установлен. Он вошел сразу, с размаху в плоть Москвы, как в высшей степени естественная и ничем не заменимая деталь».

Галина Серебрякова писала о Кербеле (и о себе, разумеется) в «Литературной газете»: «Оба мы избрали один предмет, которому отдали не только годы, но страсть, все помыслы и чувства. Мое стремление оживить Маркса в литературе и его старание воскресить гения в граните долгое время были ведущей целью нашего бытия. Мы встретились, как брат и сестра, и это ощущение родства нас уже не покинет. Очевидно, родство по идее, творчеству, борьбе, науке, общность исканий и счастье открытий создают нечто большее, нежели простая связь людей, родившихся в одной семье. Все, что происходит от единства цели и высокой духовности, значительнее родственных уз».

Б. С. Угаров, президент Академии художеств СССР, утверждал в предисловии к альбому «Лев Ефимович Кербель»: «Льва Кербеля наш народ узнал как автора памятника Карлу Марксу в Москве. Для меня это произведение перекликается с памятниками первых лет революции, когда зарождалась советская монументальная пропаганда. Памятник стал нашим, неотъемлемым от Москвы – новой, советской, даже более – Москвы послевоенной».

Сам же Лев Кербель писал в автобиографии: «Важный этап моей биографии – памятники Марксу и Ленину. Только создав серию военных памятников, бюстов дважды Героев Советского Союза, станковых портретов, я счел для себя возможным взяться за работу над монументами творцов бессмертных идей коммунизма, воплощающих стремление всего прогрессивного человечества.

Меня давно, еще до участия в конкурсе на памятник для Москвы, привлекал образ Маркса. Было бы, вероятно, странным, если бы решение пришло сразу. Я много думал над тем, как воплотить его в скульптуре, пытаясь мысленно представить себе возможное решение. Гениальный ученый, великий мечтатель, революционер не представлялся мне ни в бронзе, ни в мраморе. Я выбрал гранит, потому что он ярче выражал идею монолитности. Жест сжатой в кулак руки воплощает единение революционеров пяти континентов, а опирающаяся на книгу и массу камня левая рука подчеркивает мысль о нерасторжимости пролетариев всех стран, идущих к цели, предопределенной научным коммунизмом. Стелы с высеченными на них высказываниями Энгельса и Ленина служат объединению великих революционеров-мыслителей в одно общее понятие – марксизм-ленинизм.

Памятник Карлу Марксу в Москве сооружен на том месте, где был заложен еще в 1920 году В. И. Лениным. Он вписан в сложившуюся историческую среду центра города, что создавало дополнительные трудности, кусок скалы удачно «вошел» в разноликое архитектурное окружение».

* * *

Но наступила новая эпоха с новыми приоритетами и новыми сомнениями. Все реже слышались восхваления памятнику, да и самому автору «Манифеста». Все чаще вспоминали про Торговца пивом. Маркс вошел уже не только в неофициальный, но и во вполне официальный фольклор.

Поэт Андрей Туркин посвятил ему, да и вообще московским памятникам озорной стишок:

Все чаще в прессе появлялась смачная цитата из «России во мгле» Герберта Уэллса: «Должен признаться, что в России мое пассивное неприятие Маркса перешло в весьма активную враждебность. Куда бы мы ни приходили, повсюду нам бросались в глаза портреты, бюсты и статуи Маркса. Около двух третей лица Маркса покрывает борода – широкая, торжественная, густая, скучная борода, которая, вероятно, причиняла своему хозяину много неудобств в повседневной жизни. Такая борода не вырастает сама собой; ее холят, лелеют и патриархально возносят над миром. Своим бессмысленным изобилием она чрезвычайно похожа на „Капитал“; и то человеческое, что остается от лица, смотрит поверх нее совиным взглядом, словно желая знать, какое впечатление эта растительность производит на мир. Вездесущее изображение этой бороды раздражало меня все больше и больше. Мне неудержимо захотелось обрить Карла Маркса. Когда-нибудь, в свободное время, я вооружусь против „Капитала“ бритвой и ножницами и напишу „Обритие бороды Карла Маркса“».