Александр Лапин - Слово – автору. Как человек становится творцом (сборник)

– Писатель пишет, пока у него что-то есть за душой. Когда больше нечего сказать – переходит к чему-то другому. Так, Шолохов, написав «Тихий Дон» и «Поднятую целину», застопорился. Или Толстой, сказав в своих великих романах обо всем, что было ему важно, бросил это дело и занялся образованием крестьян. Начал сочинять детские рассказы. Некоторые говорят: «Вот если бы Пушкин не умер, сколько бы еще написал». А мы не знаем. После всего сделанного много ли у него осталось в загашнике? Или у Лермонтова, который в 26 лет уже был классиком. Грибоедов вообще написал только великое «Горе от ума». А Ершов – знаменитого «Конька-горбунка» и трудился потом скромным директором гимназии.

Если запасы закончились – один идет за новыми, а другой берет бутылочку и квасит. Третий – подается в общественную деятельность. Но больше всего меня умиляют еще молодые писатели, которые стремятся в депутаты: что они там почерпнут?

– Вы стали известным журналистом еще в советское время. Можете сравнить силу печатного слова тогда и сейчас?

– Слово, это по-прежнему очень действенно. Но оно должно быть искренним. Журналистика обладает важным качеством, которое держит ее на плаву. Даже самый последний жулик в глазах окружающих хочет выглядеть прилично. Поэтому СМИ имеют такое воздействие на людей. Плюс СМИ информируют. Это тоже первичная потребность человека.

Когда мы занимались советской журналистикой, она имела понятные, благородные правила. Потом окунулись в рыночную, вульгарную. Затем стали учиться на Западе – писать якобы объективно, не впадая в пристрастие, учитывая разные точки зрения. Сегодня опять вернулись к советской модели – замешанной на пропаганде. И в остальном мире беспристрастная журналистика тоже закончилась. Это не хорошо или плохо. Просто время течет – лицо ее меняется. Журналистика отвечает на злобу дня.

А литература – на вечные вопросы. Которые человек задает всегда, независимо от общественного строя и сиюминутных перипетий. В романе «Русский крест» я просто смотрю на жизнь объективно. Мог бы проклясть в нем советскую власть или националистов, которые выгнали нас из бывших республик. Но задача моя была не в этом. Мы пережили распад империи, смену общественного строя, новое крещение Руси – даже по отдельности такие события происходят раз в тысячу лет. А здесь сошлось все вместе. И для писателя это не объект пропаганды.

– Вам присущ социальный оптимизм? Верите ли в возможность общественного прогресса, от которого напрямую зависело бы счастье людей?

– Наше счастье – внутри нас самих. От нового «Кадиллака» оно не придет. В благополучной Норвегии – куча самоубийств. Такие же одинокие старики. Заглянешь к нему в гости, подаришь бутылку – он и рад. С этим пузырем потом и побеседует.

Это скорее относится к вопросу внутреннего состояния. Мы же на самом деле живем где? В голове. Внешне наша жизнь до боли проста и предсказуема: встал, поел, поспал, дела поделал – все. Остальное, что происходит с человеком, находится у него в голове – отсюда и уровень здоровья, и качество отношений с другими, и представления о самом себе: какой ты, какие у тебя достоинства, недостатки. Иногда в эту голову поступают какие-то мысли свыше, а иногда какие-то слова, которые кто-то о тебе говорит – и ты переживаешь или, наоборот, радуешься. И если в голове порядок, все выстроено, по полочкам уложено, то все хорошо.

Несчастья ведь тоже происходят в зависимости от того, какие мысли голова генерирует. Хорошо вокруг никогда не бывает. У всех есть свои страхи, проблемы. Такие бывают неразрешимые! Но они всегда внутри нас – чего мы боимся, то с нами и случается. И часто настолько неожиданно – вроде все контролируешь, и тут неизвестно откуда тебе пакость подкидывают. Преодолевая все это, мы растем духовно – вся жизнь в этом заключается.

Хотя есть объективные вещи. Если минимальная справедливость в обществе не обеспечена – люди начинают возбуждаться, злиться, сбиваться в кучки. И недостаток внутреннего счастья пытаются компенсировать поиском его вовне. Это присуще и целым народам – в первую очередь западным.

– Вы были едва ли не первым, кто в начале 2000-х столь масштабно поднял «Русский вопрос». Что к этому подтолкнуло?