Рейчел Корбетт - История Рильке и Родена. Ты должен измениться

Великий анималист не испытывал недостатка в работе, но всегда стремился к совершенству и отказывался продавать творения, которые не соответствовали его суровым требованиям. Потому при огромном таланте он зарабатывал несоизмеримо мало и всю жизнь выглядел, как нищий.

Роден только в зрелые годы осознал, какое значение имело то, что Бари изучал животных. Озарение снизошло, когда однажды днем он прогуливался по парижской улице и рассеянно поглядывал на витрины. В одной из них краем глаза он заметил пару гончих. «Они мчались. Были и здесь, и там – ни секунды не стояли на месте, – скажет он позже про скульптуру. Взглянув ближе, Роден увидел подпись своего бывшего учителя. – И вдруг меня озарила мысль: это и есть искусство, мне открылась величайшая тайна – как выразить движение неподвижного. Тайну эту раскрыл Бари».

Теперь во всех работах Роден стремился к движению. Внутренним чутьем он разгадывал малейшие признаки – как натурщик сгибает руку или склоняется – и создавал фигуры с глубиной и размахом. Человеческие фигуры у Родена обладают животной мощью: когда он лепил необычайно мускулистую натурщицу, он говорил, что воображает ее пантерой. Годы спустя критик Густав Гефро назвал это долгом старому мастеру. Роден «подхватил искусство скульптуры там, где Бари обронил его; от жизни животных он перешел к животной жизни человека», писал критик в «Правосудии».

Стоило Родену найти смысл своей работы – воплощать чувства движением, – он отдалился от исторических героев и зашагал в ногу с быстрым современным миром вокруг.

Однажды в детстве Рильке приснилось, будто он лежит на земляном холме у пустой могилы. Над головой сумрачно возвышается надгробие, а на нем высечено имя: «Рене Рильке». Страх сковал мальчика – шевельнешься, камень качнется и столкнет в могилу. И лишь одна возможность сбросить оцепенение: сменить на могильной плите свое имя на имя сестры. Рильке не знал, как это сделать, но понимал, что обретет свободу, лишь переписав судьбу.

В кошмарах мальчика навязчиво преследовал страх быть раздавленным камнем. Не обязательно могильным, просто чем-то «непомерно огромным, невыносимо тяжелым, запредельно близким», что часто предвещало болезненные перемены – перерождение во власти краха грядущего.

Смерть и правда тенью следовала за поэтом с самого дня его рождения 4 декабря 1875 года. София (Фиа) Рильке, молодая хозяйка зажиточного дома, за год до рождения единственного сына потеряла маленькую дочь. Появившегося на свет мальчика она восприняла как замену дочери и даже нарекла его женским именем – Рене Мария Рильке. Иногда она звала сына своим домашним именем, Софи. Мальчик родился на два месяца раньше срока, был не по возрасту мелким и легко сходил за девочку.

До самой школы он носил воздушные белые платья и длинные волосы. Такое расщепление личности отразилась на Рильке двояко. С одной стороны, он рос с чувством, что суть его натуры глубоко ошибочка. Но, с другой стороны, покорность радовала маму, чего не удавалось добиться никому, особенно отцу.

Йозеф Рильке служил смотрителем железнодорожной станции под командованием австрийской армии. Вопреки надеждам жены, вышедшей из хорошей семьи, до офицерского звания он не дослужился и остаток семейной жизни расплачивался за это ее разочарование. Йозеф был хорош собой и подавал большие надежды, чем и покорил невесту, но София превыше всего ставила положение в обществе, потому и не простила супругу, что не получила обещанного дворянского титула.

Йозефа в свою очередь возмущало, как жена хлопочет вокруг сына, и позже винил ее, что Рене занялся безустанным стихоплетством. Действительно, Рене приобщился к поэзии, благодаря желанию матери «облагородить» сына; если дворянский титул нельзя получить, его можно «подделать», решила София. Еще не умея читать, Рильке уже заучивал стихи Фридриха Шиллера, а к семи годам переписывал целые поэмы. По настоянию матери он учил французский, само собой, никакой не чешский. Во времена имперского правления Австро-Венгрии чешский считался языком слуг, а господствовал в Праге немецкий.

Рильке родился в этом разобщенном городе и вскоре понял, что пол – не единственная сомнительная граница его детства. Поэт принадлежал к немецкоязычному меньшинству Праги, которое, в отличие от коренного большинства, пользовалось разнообразными культурными и экономическими привилегиями. Либеральные семьи, вроде семейства Рильке, стремились к доброму соседству со славянами, но держались своих школ, театров и районов, отгороженных уличными знаками на немецком. В дальнейшем Рильке освоил русский, датский и французский, но так и не выучил исторический язык своей родины, о чем сожалел всю жизнь.