Евгений Додолев - «Машина времени». История группы. Юбилейное издание

– Как не на чем? А на фортепиано?

– Да на фортепиано я благополучно там позанимался немножко и забыл, это все выветрилось легко и безболезненно.

– Значит, девушки испарились, кто тогда взял на себя трудную миссию вокалиста? Андрей Макаревич? Кавагое не было тогда еще?

– Нет, он был уже… Сергей был моим другом детства. Мы с ним дружили с вот таких вот лет.

Познакомились с ним в деревне в лесу.

Его вывозили на лето в деревню. И меня тоже.

Это было под Солнечногорском.

– В лесу грибы собирали?

– Нет, по-моему, мы охотились. На воробьев, дроздов. Были духовушки. Сначала у меня, потом ему тоже отец купил.

– Он учился в соседней школе, Кавагое?

– Ну, она не совсем соседняя, она по номеру соседняя, у нас 19, у него 20.

Так она где-то в районе Ленинского проспекта, а наша была прямо напротив Кремля сначала.

– А, кстати, знакомство Кавагое с Макаревичем помнится? Как произошло? Уже выпивали тогда?

– Нет, еще рано было.

Хотя выпивали, конечно. Но совсем немножко. Но там хватало…

– В книге «Затяжной поворот» Макаревич вспоминал всю эту ситуацию несколько иначе:

«По настоянию Японца девочки-певуньи были уволены. Началась настоящая мужская работа. Сразу пошли разногласия. Наверно потому что Сереже не на чем было играть. Он ждал посылки от японских родственников – бас-гитару и усилитель. Японец с Борзовым настаивали на песнях Битлов, я же предлагал исполнять произведения менее известных авторов. Случился раскол. Мазай, Японец и Борзов создали другую команду в стенах 20-й школы, где, собственно, Японец и учился. Вскоре меня пригласили на репетицию в 20-ю школу. Команда Японца приобрела название “Дюрапонские паровики”. Группа репетировала в актовом зале. Школа дрожала от звуков. На лицах ребят светилось наслаждение. Только Японец, игравший на органе, выглядел недовольным – он был убежден, что орган не битловский, и проклинал в душе японского родственника, спутавшего орган с бас-гитарой. По барабанам лупил идеолог группы хулиган Комарик. Я понял, что, несмотря на общий пафос, дела группы плохи. Через несколько дней Японец, Мазай и Борзов вернулись в “Машины”. Через две недели мы записали свой первый альбом Time Machines».

А что первое, что начали играть «Машины»?

– Я помню, что мы от Дворца пионеров ездили в какое-то турне, по каким-то подмосковным городам и во Дворцах культуры исполняли эти свои несколько песенок протеста, это были еще две девочки, Макаревич играл на гитаре, а у меня уже было два барабана. Басиста еще не было.

Наташа Макаревич: «Джинсовый костюм из “Березки”, думаю, 1977–78 г.»

Перед какими-то даже неграми играли.

– Как неполиткорректно.

– Да у нас слово «негр» нормально звучит и никогда ругательным не было!

– В той же книге «Затяжной поворот» Андрей Вадимович вспоминает:

«Песни исполняются на английском языке. В этом составе была сделана самая первая магнитофонная запись, из одиннадцати англоязычных песен, написанных участниками группы. На концертах группа исполняет кавер-версии песен The Beatles и свои песни на английском, написанные в подражание. У нас, вообще, случился ужасный конфликт в своем кругу, потому что ребята хотели играть битловские вещи, а я им объяснял, что это невозможно, ибо The Beatles слишком хорошо поют. А в нашем варианте это будет отвратительно. Надо играть “роллингов”, потому что они поют примерно как мы, и у нас выйдет более похоже. И “роллингов” или Monkees мы играли тогда значительно больше. Передовая информация долетала до нас в те годы, конечно, с опозданием. И “Вудсток-69” нам чуть позже достался, где-то в 1970–1971 гг. Его открыл нам Стас Намин. Мы слушали выступавших там артистов с утра до ночи, но к “битлам” все равно не остыли. Мы ими еще не наелись. Собственно, когда я услышал “Скоморохов”, то понял, что нужно писать песни на русском языке. Первые песни у меня вышли совершенно нелепые – лирические, печальные, мрачные, безысходные. Чудовищные были тексты, как я теперь понимаю».

Стало быть, пели на английском?

– Пели на английском. И вот тогда уже у Макаревича была тетрадка, где он на слух писал тексты битловских песен. А на слух, поскольку записи были ужасные, переписанные по 10 раз с одного магнитофона на другой, то есть это была полная белиберда. Ну, лишь бы было похоже по звучанию.

Вообще я должен сказать, это удивительно, но мы никогда не вдумывались в тексты битловских песен. Вот что там значат эти слова – вообще не занимало. Абсолютно. И, Слава Богу, может быть, потому что там слова, особенно ранних битловских песен, это, в общем, попсятинка. Если вспомнить… Да и все это «бейби, бейби, лав ми, бейби»…