Александр Чернов - Полвека в мире экслибриса

Окончил общеобразовательную и художественную школы я одновременно. Поехал в Москву вместе с одноклассниками по художественной школе, которые решили поступать в текстильный институт. Туда же за компанию подал документы и я. Вскоре, ознакомившись с работами других абитуриентов, почувствовал, что поступлю. Понял, что потом всю жизнь придётся рисовать фасоны платьев и узоры тканей. Эта перспектива показалась скучной. В последний момент перед экзаменом забрал свои документы и поехал в Ленинград в училище им. Мухиной, где готовили скульпторов. Но там конкурировали сильные абитуриенты, многие уже окончившие художественные училища. На собеседовании мне сказали, что если бы сразу приехал к ним и походил на курсы, имел бы реальную возможность поступить. А без подготовки мне надеяться нечего. В течение двух дней надо было решиться на что-то. И я в самый последний момент подал документы на юридический факультет ЛГУ, затем успешно сдав вступительные экзамены.

Перспектива работы следователя, а тем более прокурора, меня, конечно, не интересовала. Вероятно, после того, как мой отец был незаслуженно арестован в 1938 году, в нашей семье бытовало недоброжелательное отношение к правоохранительным органам, повлиявшее и на меня. Другое дело, отношение к работе юриста-международника. Поэтому и тему первой своей курсовой работы я взял о государстве Само (было такое первое славянское государство на территории нынешней Чехии). Советские историки почему-то умалчивали о нём, лишь в дореволюционных публикациях можно было найти нужный мне материал. В университете нас готовили серьёзно, поэтому я стал пользоваться научной библиотекой университета, где было огромное количество уникальных изданий.

Так мне в руки попала книга начала XIX в. об истории европейских государств. На ней были экслибрисы кого-то из Бестужевых-Рюминых и, кажется, Волконских, в библиотеку которых книга попала позднее. К тому же на титульном листе стояла печать Императорского С.-Петербургского университета, что для меня было буквально открытием. Нам, студентам, постоянно напоминали, что мы учимся в университете с большой историей, но называли его Ленинградским Ордена В.И. Ленина государственным университетом им. А.А. Жданова. До встречи с этой книгой я даже и не задумывался, что учусь в бывшем императорском университете.

В конце 1956, а, может, в самом начале 1957 года, но не позднее, я познакомился с книжным знаком. Нам, будущим юристам, только начали преподавать латынь, но, по воле случая, я уже мог перевести термин Ex Libris – как «из книг», поскольку эти слова, но в других сочетаниях, уже встречались мне. После этого, то ли в этой же библиотеке, то ли в библиотеке имени Салтыкова-Щедрина, куда я тоже стал тогда ходить, мне попадалась еще одна книга с экслибрисом какого-то петербургского книжного магазина, кажется, Вольфа. Я узнал, что такое экслибрис. Одновременно с неменьшим интересом разглядывал я тогда и старые мастичные штемпели на книгах, которые попали в университетскую библиотеку. Забавно было держать в руках книгу, которая, судя по штемпелю, была когда-то в личной библиотеке приват-доцента университета.

Но тогда в моём сознании экслибрис был каким-то архаичным явлением, имевшим место лишь в прошлых веках. Ну, как, например, партикулярная шпага, её ведь когда-то носили все служащие, всякие там почтмейстеры, библиотекари и прочие чиновники. Но в то же время мы не допускаем мысли, чтобы современный нам заведующий библиотекой шёл на службу при шпаге. Для меня, советского студента, экслибрис был чертой дворянского быта, поэтому я тогда не допускал, чтобы современный мне книголюб пользовался им. К тому же, знакомство моё состоялось с геральдическим экслибрисом. Время стёрло многое в памяти, но, кажется, именно экслибрис кого-то из Волконских был с фамильным гербом. А для советских трудящихся, а именно так нас тогда приучали именоваться, фамильный герб не нужен, он остался в дореволюционном прошлом, как и экслибрис.

Другое дело, мастичный штемпель на книге – вещь удобная и созвучная с воспитавшей меня бюрократической советской системой, в которой печать и аналог ей, штемпель, играли важную роль. Ну, как тут не вспомнить, что создание семьи и получение статуса мужа и жены признавалось лишь согласно штампу в паспорте. А штемпель личной библиотеки, узаконивавший владение книгой, для меня тогда был вполне современным.

Конечно, я понимал, давно уже нет приват-доцентов и присяжных поверенных, поэтому на новых штемпелях должны быть новые же статусы людей: лётчик, полярник или рационализатор. Штемпель личной библиотеки, в отличие от экслибриса, воспринимал как штрих вполне современный, необходимый в культурной жизни.