Генна Сосонко - Давид Седьмой

(Любопытно, что в Подольске одно время мельницей заведовал другой Бронштейн – отец одного из вождей Октября Льва Давидовича Троцкого, но это было, понятно, еще в самом начале двадцатых годов).

Годы, проведенные в лагере, не изменили характер Ионы Борисовича: во время матча Дэвика на мировое первенство с Ботвинником в 1951 году он не раз приезжал в Москву, присутствовал на партиях матча и на собраниях тренерского штаба сына.

Мог вспылить, сказать секундантам Дэвика в присутствии высоких динамовских чинов: глупостями вы все занимаетесь и, хлопнув дверью, выйти из комнаты.

Выпив водки, становился говорлив, не обращая внимание в какой компании находится. Дэвик вспоминал, что отец, любитель поговорить и поспорить, мог затеять разговор – «а вот у нас в лагере…» – не замечая тревожные взгляды, которые бросала на него жена.

В последние годы жизни Иона Бронштейн порой заговаривался, нес бог весть что и некоторое время провел в психиатрической больнице имени Кащенко.

Не думаю, что это было расправой: в советских психушках сидели люди с диагнозом «мания правдоискательства», но это было уже позже, в 60–70-х годах, в начале же 50-х о наказаниях такого рода и не слыхивали: к любителям «поговорить» применяли более радикальные меры.

В течение всей жизни Иона Борисович Бронштейн был правдоискателем и духоборцем – черты, легко обнаруживаемые и у его единственного сына. Только для отца, жившего в более суровое время, государство отпустило семь лет лагеря, а по отношению к знаменитому гроссмейстеру ограничилось административными санкциями и репримандами.

Давид Ионович Бронштейн родился в Белой Церкви на Украине 19 февраля 1924 года, но первые воспоминания Дэвика относятся к Бердянску.

«В Бердянске я научился читать, мне было тогда три года. Там милиционер был, сидел на лавочке и читал газету. Я приставал к нему: дядя, что ты делаешь? Тому надоело и он принялся меня учить. Вот я по газете “Правда” читать и выучился. Ребенком я говорил на идише и даже поступил в еврейскую школу.

В третьем классе меня попросили прочесть текст на идише. Я прочел. Потом тот же текст по-русски, и я так же хорошо прочел. Потом попросили пересказать текст по-русски своими словами. Я пересказал и тоже очень хорошо. Тогда меня в русскую школу перевели», – вспоминал в конце жизни Бронштейн.

Малым ребенком он пытался разобрать телефонный аппарат, откуда слышал отцовский голос. Та же участь постигла и лошадку-качалку: интересно, а как она может жить без пищи. Это чувство – посмотреть, как всё устроено, любопытство к жизни он сохранил едва ли не до самого конца. Из Бердянска родители переехали в Киев, где в жизнь Дэвика вошли шахматы.

Роберт Фишер, вспоминая детские годы, сказал: «When I was eleven, I just god good». Для Дэвика Бронштейна такое время началось, когда ему исполнилось двенадцать.

Перепробовав все кружки в школе, включая радиотехнический и авиамодельный, он пришел в 1936 году в шашечную секцию киевского Дома пионеров. Его приятель уже занимался там в шахматном кружке, но мальчикам хотелось попробовать всё и они сделали «рокировку». В результате Исер Куперман стал чемпионом мира по стоклеточным шашкам (семикратным!), а Давид Бронштейн, пусть только примерил королевскую корону, в течение послевоенного десятилетия изумлял сверкающими партиями весь шахматный мир.

Другой приятель Бронштейна тех лет Абрам Хасин вспоминает, что телосложения он был далеко не богатырского, и его закадычный друг Ханаан Мучник, закатывая рукава футболки, предлагал Мальцу: «Ну ты, хиляк, пощупайка мускулы. Куда тебе…»

Дэвик уже умел играть в шахматы: ему было шесть лет, когда дедушка показал ребенку, как ходят фигуры. Тренер киевского Дома пионеров Александр Маркович Константинопольский рассказывал, что маленький Дэвик играл только на ловушки. Он совсем ничего не понимал в позиционной игре, выборе плана, стратегии. Поначалу тренер решил тут же переучивать мальчика, но потом раздумал: не надо ему мешать, пусть развивается собственным путем.

Знаменитый одесский педагог Петр Соломонович Столярский говорил маленькому Ойстраху: «Давид, ты должен играть вкусно. Как щи». Давиду Бронштейну не нужно было это говорить: обладая врожденным талантом, работоспособностью, неимоверным честолюбием, волей, он был шахматистом, еще не сыграв ни одной партии.

Однажды в разговоре с Доннером я обронил – «большой талант». Голландец поморщился: «Что это? Талант, талант… Что ты имеешь в виду? Талант – это решимость, колоссальное желание чего-нибудь добиться. Чему посвящаешь душу, сердце, жизнь. Вот что такое талант».