Гэвин Эдвардс - Мир по Тому Хэнксу

Третье, и самое большое, открытие Тома – научно-фантастический эпос Стэнли Кубрика 1968 года «Космическая одиссея 2001 года» (2001: A Space Odyssey). «Самый влиятельный фильм, картина, история, художественная лента, как ни назови, что я когда-либо видел» [20], – говорил Том. Он с восторгом смотрел, как первые сорок минут большие обезьяны ссорятся из-за источника воды и не звучит ни слова; как реалистична актерская игра в последующих главах, что она на грани скучности; как головокружительно грандиозен сюжет. Он был настолько потрясен и поражен, что посмотрел все 142 минуты фильма в кинотеатрах не меньше чем 22 раза. Всякий раз он погружался в ее нарративную логику, всегда замечая что-то новое, еще одну блестящую находку Кубрика. Можно ли винить его в том, что все свободное время он проводил в местном планетарии или стал ассоциировать научные открытия космической программы с новаторскими творческими решениями великого режиссера?

Дома Том достиг мертвой точки взаимного непонимания с отцом. «Он был моей полной противоположностью. Он был застенчивый, некомпанейский, не очень хорошо умел общаться. Он умел работать руками. А у меня был хорошо подвешен язык» [21].

Давным-давно отказавшись от мечты о писательстве, всю жизнь проведя в ресторанном бизнесе, Бад не мог понять, почему сын не хочет идти по его стопам и оставить творческие устремления ради стабильной зарплаты. Он напоминал Тому, что в городе легко найти работу в местной закусочной с бургерами. «Любой дурак за полгода станет помощником управляющего» [22], – говорил он сыну.

Ответ Тома: «Ну, во‐первых, спасибо за комплимент. И, во‐вторых, я ни разу не слышал, чтобы ты получал удовольствие от того, чем зарабатываешь на жизнь». Но эти слова звучали только у Тома в голове – он прекрасно знал, что не стоит говорить их вслух.

Том нашел новую семью: молодежную группу в соседней пресветерианской церкви. Возможно, оттого, что у отца не было крепких религиозных убеждений, Том был открыт для самых разных верований. В детстве его растили в католичестве, но первая мачеха была преданной мормонкой. Он часто общался с тетей (сестрой Бада, Мэри Браммет), принадлежавшей к церкви Назарянина или, как выражался Том, к «ультра-суперметодистам», а большинство его друзей в старших классах исповедовали иудаизм.

«Их не мотало туда-сюда в вопросах веры, они не несли всякую чушь. Единственная небольшая странность заключалась в том, что они всерьез не одобряли танцы… Ты обязан был признать Иисуса Христа своим спасителем. Ты обязан был вручить жизнь Христу. Тебе следовало принять Его в свое сердце. Мне было четырнадцать, и кое в чем я нуждался: не просто то, во что можно верить, не просто убеждения. Я нуждался в некой форме приятия, чтобы преодолеть одиночество, которое я тогда постоянно чувствовал. Мне хотелось принадлежать к группе… Я был молод и напуган, а весь мир был гребаный » [23].

Будучи подростком, только что обретшим веру, Том, естественно, немного перебарщивал, блистая своим неофитством. Его сестра Сандра сказала: «В нем было самодовольство, присущее пятнадцатилетним, словно он увидел свет, а мы, все остальные, пребывали во тьме» [24].

Церковь стала местом, где он нашел моральную опору и где впервые завел серьезные отношения с девушкой, но, самое главное, она стала ему втором домом, в котором он так нуждался. «Больше всего я хотел выбраться из дома. Дома мне было неуютно» [25].

Примерно в то же время Том полюбил кое-что в школе «Скайлайн-Хай»: драматический клуб. Он поучаствовал в школьной постановке «Дракулы», поскольку его приятель играл там главную роль; еще несколько друзей Тома занимались освещением и прочей технической частью. Его тут же сразили наповал энергия и сплоченность, которые он увидел на сцене. Сидя в зрительном зале, он думал: «Как так, почему я до сих пор этого не делаю?» [26]

Итак, Том стал ходить на пробы в разные пьесы и брать уроки у школьного учителя драмы Роули Фарнсуорта. Он обнаружил, что ему не просто нравится играть, у него это еще и хорошо получается! «Урок фактически вращался вокруг него, – рассказывал Фарнсуорт. – Все ждали, когда он выступит – с пантомимами, сольными номерами, дуэтами. Особенно хорошо у него получалась сцена из “Странной пары” Нила Саймона, где он играл недотепу» [27].

Хэнкс работал оформителем в постановке «Моя прекрасная леди», но вскоре понял, что ему хочется быть на сцене. Он получил роли в пьесе Уильяма Теннесси «Ночь игуаны» (водитель автобуса), в «Двенадцатой ночи» Уильяма Шекспира (выступил в качестве сэра Эндрю Эгьючика) и в мюзикле «Юг Тихого океана» (South Pacific; комическая роль Лютера Биллиса). В «Юге Тихого океана» у него был хитовый номер «Сладкая моя» (Honey Bun), где он переодевался в травяную юбку и лифчик из кокосовой скорлупы.