Галина Цурикова - Тициан Табидзе - жизнь и поэзия

Долго-долго в печали глядит Теймураз
На измученной матери труп.
Как бы сердце свое ни замкнул он сейчас —
Слово скорби срывается с губ.

Он встречает степенных российских послов.
Боль за землю свою велика,
Край грузинский в беде, но за горечью слов —
Свет надежды в душе старика.

Царь над книгой склоняется, верой согрет…
Как мудры Низами и Хайям!
Слезы долго не высохнут, плачет поэт
По родным разоренным краям.

Уже сломал и растопил Казбек
Январской чистоты своей оковы,
И вновь он слышит, как из века в век:
— Мы в будущем году вернемся снова!

И снова надо Богу доказать,
Что все Тамары — лишь одна Тамара.

…Друг друга сочной травкой угощать
На пастбище оленьи любят пары;
Лишь хмурый Терек средь разбитых льдин
В своей постели бесится один.

Охотник я, и лань убил зимой.
Потом кому-то и меня пришлось
Убить. Я вижу деву: ледяной
Взгляд, гладь расчесанных льняных волос…

Раздастся крик предсмертный у ворот
Абдушахилом пораженной лани,
И эта рана рану распахнет —
Чем ты поможешь, если сам ты ранен?

И кончиком ножа Баши-Ачук
Полет коня ускорил в нетерпенье,
Как будто в твой тысячесердный стук
Добавил сердца своего биенье.

А облакам белеющим идти,
Им с синевой вовек не расставаться,
Не с ними ли сегодня по пути —
Двум близнецам, двум сестрам Чавчавадзе?

Там, за рекой, подстерегает хан,
Добычу ждет — угодья Цинандали.
И если он удачей осиян,
Его преграды устрашат едва ли.

Как эта сказка нынче далеко,
Ей лишь на миг пришлось с мечтою знаться,
Когда под лунный бубен Верико
Плясала вместе с Натою Вачнадзе.

Зажег мечты горячий звездопад,
Рожденье мира пели звезды эти,
Сияло небо тысячами Нат.
В ночи стоял сияющий Кахети.

О, Мкинвари когда проснется
Под гром, вернувшийся сюда,
То в вечной верности клянется
Сползающему морю льда.

Но, застоявшись над тобою.
Мчат ливни, пенясь и звеня.
Ты — друг? Нет, больше. Брат? Нет, больше.
Не знаю, кто ты для меня.

И к двум Арагвам — Белой, Черной —
Арагва слез моих течет.
И мир, еще не нареченный.
Господня взгляда молча ждет.

На холмах Грузии играет солнца луч.
Шумит Арагва, как бывало.
Здесь, на крутой тропе, среди опасных круч,
Мысль о тебе — как гул обвала.

Мы знаем счастие. Мы помним этот миг,
Когда любимой обладали,
И, полный песнями, изнемогал тростник,
И млели розы Цинандали.

Сто лет уже прошло, и тысяча пройдет,
Но пред тобой бессильно время,
И слава звонкая по следу путь найдет
От Эльбруса до Ванкарема.

Погибельный Кавказ! Его живой красы
Ты не узнал бы в наши годы,
Счастливых этих гор не раздирают псы,
Насильники людской свободы.

Ты не услышишь вновь печальной песни той, —
Ее красавица допела.
Протяжный гул работ владеет высотой,
Жизнь молодая закипела.

Пройди мою страну всю из конца в конец,
Куда лишь может свет пробиться,
Везде отыщется горячих пуль свинец
Сразить жандармского убийцу.

Я встану, как хевсур старейший, у котла,
Чтоб в чашу первую, запенясь, потекла
Струя кипучего веселья.
И слово я скажу заздравное над ней
В честь храбрых прадедов
и в честь советских дней,
О Пушкине и Руставели.

Два гения войдут в один могучий сплав,
Два мощных первенца народа,
Чтоб зазвучал напев, крылат и величав,
И неподкупен, как свобода.

Пусть, как созвездия, горят они вдвоем
Над родиной счастливой нашей.
Мы в память Пушкина и Руставели пьем
И чокаемся звонкой чашей.

— Что скажу им — Оле и Люде?
Слез своих сестры никак не осушат.
Нет им покоя и больше не будет!

Нет утешенья женщине этой,
Вижу ее со слезами во взоре,
Как всескорбящую матерь поэтов,
Всех матерей безутешное горе.