Юрий Медников - Маленькие неожиданности

Да, работа нелегкая, но мы не боимся трудностей, пора уже зарабатывать – не дети. А десять тонн, между тем, поделенные на вес одного мешка, давали, как ни крути, двести мешков или по сто на брата, а в переводе на мешкометры – около тысячи. Для меня – кандидата в мастера по дзюдо – было бы странным усомниться в собственных силах, Женькин же оптимизм был ни на чем не основан, но возможность оперировать огромными цифрами в рублях затмевала физическую немощь.

Не омрачил наше приподнятое настроение и вид огромной груды мешков в темноте дальнего конца пульмановского вагона. Мы лихо вскочили внутрь, перекинули трап на бортовой грузовик, подъехавший задом, и принялись за дело. Я обнял, как ребенка, первый мешок и без особых усилий прошел положенные десять метров до машины. Глаза уже привыкли к темноте вагона, и тут первое сомнение насчет справедливости всех расчетов вкралось в голову: в противоположном углу лежала точно такая же куча мешков! Осталось только успокаивать себя словами Наполеона: «Главное – ввязаться в бой…»

Второй мешок – полет нормальный, я бодр и свеж, пятый – тоже ничего. Здесь возникло второе сомнение в правильности выбора работ: неожиданно оказалось, что работающий на тридцатиградусной жаре человек потеет. А мука – летает. Сложив эти две нехитрые аксиомы, пытливый ум привел к невероятному, но вполне очевидному выводу: мы медленно и верно превращаемся в огромные человекообразные пельмени. Что было поначалу жутко смешно, а потом стало несколько беспокоить.

На десятом мешке начали свою разрушительную деятельность межличностные трения и мысли о социальной справедливости. Это у меня мешок был десятый, а у Женьки – восьмой, причем его он уже тащил по полу волоком, что давало возможность проанализировать последующую удручающую динамику разгрузочных работ. После перекура пришли к выводу о том, что логичнее будет носить мешки вдвоем, взявшись за «уши» с разных сторон. Дело пошло веселее, и некоторое время мы даже по-прежнему беззаботно шутили. Но недолго.

Перекуривать хотелось все чаще и чаще, а слой теста на нас становился все толще и гуще, начиная схватываться и трескаться на сгибах, что периодически приводило к неконтролируемым приступам смеха, теперь уже истерического. Через некоторое время мы окончательно стали похожи на забинтованных человечков с эмблемы фирмы «Мишлен». Оптимизм давно угас, дело клонилось к вечеру, а у нас только что закончилась куча мешков с одной стороны вагона. Перерывы приходилось делать не только для восстановления тающих сил, но и для разлепливания постоянно склеивающихся тестом глаз. А силы у меня стали таять в два раза быстрее, так как Женька уже перестал держать свой край мешка, а просто за него держался.

Двухсотый мешок мы доволокли до машины в кромешной тьме, едва ли не на карачках, и вместо радостных возгласов смогли лишь издать какой-то звериный звук, напоминающий брачный рев марала, как говорил Бендер. В течение ближайшего часа мы молча и неподвижно сидели прямо в насыпавшейся на пол муке, со вставленными нам в скрюченные пальцы четвертаками давно ушедшей домой начальницей станции. Наш анабиоз продолжался бы бесконечно, но пришел какой-то мужик закрывать вагон и выгнал нас прочь.

Автобусы давно перестали ходить, и нам предстояло осилить пешком обратный путь до общежития – теперь уже немыслимые десять километров. Запоздавшие попутные машины не только не реагировали на призывы остановиться и подобрать усталых путников, но старались проехать по обочине как можно дальше, сигналя и рискуя свалиться в кювет. Шутка ли – по дороге шли, покачиваясь, два абсолютно белых, как положено, привидения и еще голосовали, как будто разучились перемещаться в пространстве соответствующим их природе образом.

Подобрал нас и подвез последние метры пути до общаги не самый смелый в мире водитель, а попросту пьяный в стельку и посему слабовидящий.

Кстати, по иронии судьбы, безвозвратно испорченная одежда и обувь стоили примерно те самые заработанные двадцать пять рублей.

Открывали однажды весенний сезон рыбалки с Колей на Новоладожском канале. На том его отрезке между деревнями Черное и Дубно, куда не ходят машины – нет дороги. Недалеко от города, а цивилизации там минимум. Доехали на катере до поселка Лигово, разместились на рыболовной базе, основную надежду связывая, как обычно, с утренним клевом.

Проснувшись, позавтракали, собрались и на тихом ходу отчалили в сторону Новой Ладоги, на этом участке меньше всего движение катеров. Там побросали спиннинг – щука не хочет брать железо. Тут закинули удочки – поймали немного мелочишки. Двигаясь потихоньку вдоль канала, переместились километра на три-четыре, где и бросили якорь в облюбованном месте рядом с прибрежными камышами. Сидим с удочками, закинутыми в разные стороны: Коля – в сторону носа, я – на сто восемьдесят градусов, в сторону кормы. Радуемся встающему солнышку, гипнотизируем взглядами поплавки, Коля все время бухтит что-то, я его не слышу, да и не слушаю, поскольку информативностью или искрометным юмором его речи не отличаются.