Николай Авдеенко - Жизнь как полёт. Летопись военного летчика

На третий день на плато Наталья написала вот такие строки.

Опережая повествование, хочу сказать: вот этой теме не может быть конца. По крайней мере до тех пор, пока будет существовать авиация и есть люди, живущие в ней. Ибо эта терминология – фразеология возникает в одну секунду. И потом она передается как устный авиационный фольклор. На ней воспитываются поколения, и она разрастается, как снежный ком. А главное, ее любовно хранят. И если даже генерал вдруг выдаст тираду, которую когда-то говорил его летчик-инструктор, то его высшие начальники (конечно же – летные) и его подчиненные простят ему все земные прегрешения за то, что он свой, наш, он помнит. Каждая секунда летного бытия создает свои неповторимые картинки.

Слушайте! Кировоград. Аэродром постоянного базирования одного из боевых авиационных полков воздушной армии. Умань – аэродром постоянного базирования нашего учебного полка четырех эскадрильного состава Черниговского училища этой же армии. Из-за тесноты воздушного пространства для обучения курсантов, как правило, две авиаэскадрильи (АЭ) учебного полка перелетали на так называемые лагерные аэродромы, где проводили учебно-летную подготовку курсантов до глубокой осени.

Вторая и третья АЭ Уманского полка сидят с этой целью в Кировограде. Во второй АЭ (моей) служит командиром звена майор Юрий Михайлович Виноградов. В третьей – тоже майор В.П. Голышевский. Мы, лейтенанты, конечно же, еще желторотые. Правда, нам уже доверяют обучение курсантов. Третья АЭ улетает на александрийском (г. Александрия) Ми-6 на побывку домой, в Умань. Надо отметить: то ли Голышевский, то ли Виноградов родился на один день раньше, но звание лейтенанта получил раньше тот, кто родился позже. По этому поводу они постоянно друг друга подначивали и хохмили, мол, кто старше: по возрасту – один, по военной линии – другой. Мы же, затаив дыхание, следим за каждым их шагом и словом. Это величайшая и бесплатная учеба, да еще удовольствие и средство эмоциональной разрядки. Итак, 3-я АЭ улетает в Умань. Голышевский: «Юра! Что передать Райке?» Виноградов (а мы же «секём»!), оглянувшись вокруг, поднимает валявшийся сук дерева: «На, вот, передай палку!» Голышевский забирает ее и улетает. Мы «в непонятках». Через неделю летит наша – 2-я, АЭ. После выходных возвращаемся обратно. Михалыч рассказывает. Жена Рая ему говорит: «Приходил Голышевский и от тебя передал мне палку. Вон стоит у двери!!!» И сам хохочет до упаду.

Кстати, о Ми-6. В процессе полета на нем ощущалась приличная тряска, которая сказывалась на радиообмене, а если ларингофоны хотя бы чуть-чуть были ослаблены, то вообще, как говорится, трубец.

Так вот, возвращается обратно на Александрию экипаж Ми-6, который нас отвез в Умань. Он должен засветло сесть у себя на базе, поэтому идет напрямую, пересекая воздушное пространство Кировограда. Для этого он должен запросить у дежурного летчика на КДП этот самый пролет. Командир экипажа Ми-6 запрашивает дребезжащим голосом: «Луковка, Луковка! Я – 967. На высоте шестьсот метров прошу пролет вашей зоны на Платформу». «Луковка» и «Платформа» – радиопозывные аэродромов Кировограда и Александрии. Дежурный летчик Кировограда – «Луковки» – отвечает: «Я – "Луковка". Пролет разрешаю». И вдогонку запрещенное: «А почему голос дрожит?» Ответ командира Ми-6: «От раааадости! Домой лечу!» И тишина. В эфире много не разболтаешься: можно и на «пистон» нарваться. Я находился на первом перелетном общесоюзном канале радиосвязи на высоте десять тысяч метров. От этой молниеносной словесной перепалки, искромётности, реакции наступал такой приступ смеха – я думал, что выпрыгну из кабины от хохота. Это еще и потому, что начинаешь шкурой чувствовать: ты в эфире, а значит, и в воздухе не один. А напряженьеце-то есть! И военные и гражданские борта всех видов и мастей бороздят просторы «большого театра». И все, кому позволяет мощность бортовой радиостанции, слышат друг друга на 300–400 верст кругом в режиме ультракоротко-волновой связи (УКВ-диапазона). И через некоторое время об этом случае можно было услышать на другом конце Союза, разумеется, под своим соусом, в своей интерпретации.