Василий Игнатьев - «DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья

В настоящее время – берёзовый лес.

В настоящее время деревень Черепановой и Баклановой не существует, они входили в состав населенных пунктов, подвергшихся радиоактивному загрязнению, жители деревень были эвакуированы (отселены), а деревни снесены в 1957–1960 гг.

В настоящее время названия «Штатское» и «Швейцария» местные жители уже не используют, а Красная горка и Поганная горка существуют до сих пор.

Деревянная часовня во имя великомученика Георгия Победоносца на приходском кладбище была построена в 1837 г. В настоящее время часовни не существует, на месте старого кладбища находится бор, а новое кладбище находится вдали от тракта восточнее от старого.

Праздник «Девятая пятница» после Пасхи.

Псевдоним автора.

В очерке «Баклановский бор (из юношеских воспоминаний)» (04 февраля 1970 г.) в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «В отличие от бора, который был на юг от села, он расположен на равнине и не имеет той красоты, какой отличается первый. Образно выражаясь, он также отличается от того, как проза от поэзии. С западной стороны его обрамляла река в плотную, а с других сторон его окружал березняк. Бор был небольшой: примерно с версту с небольшим вдоль реки и три четверти версты в поперечнике» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 391. Л. 10.

Там же: «По средине его была дорога, но летом она почти не использовалась, потому что через речку не было моста в деревню Бакланову, зато зимой, когда был ледостав, дорога оживала, потому что по льду можно было въезжать почти в середину деревни Зимой по ней редко-редко ездили на Баклановскую мельницу, которая была на северной оконечности деревни, а летом проезд через плотину мельницы был закрыт. Таким образом, большую часть года бор был отрезан рекой от деревни и был мало обжитым» // Там же.

Там же автор более подробно вспоминает: «Больше же всего Баклановский бор мне запомнился в зимние холодные вечера, когда луна, с дозором обходя небо, заставляет снег слепить глаза, а звёзды маревом горели на небе, и была наша юность, горячая, не омрачённая ещё грозой жизни. Это было тоже в 1903 г. на пороге моих 17-ти [лет]. Нашего брата Ивана (старше меня на 4 года) только что «забрили» в солдаты, и он был в состоянии ожидания вызова на царскую службу. «Рекрута» полагалось «ублажать». И был у нас молодёжный кружок, центральной персоной которого являлась только что приехавшая на работу учительницей пермская гимназистка Мария Ильинична Селиванова. Собирались, танцевали, пели. Между прочим, в кружке был фельдшер Нижновской больницы, ни имени, ни фамилии которого я не помню. У него была гитара, и он пел под аккомпанемент своей игры. Я запомнил только рефрен его романса:

«Ко мне, ни к другой,

Приди, милый мой».

Вечерами … мы устраивали поездки-прогулки в Баклановский бор. На розвальне мы накладывали огромный плетённый из ивовых прутьев короб, накладывали душистое сено, запрягали наших рысаков, размещали в коробе наших барышень во главе с «королевой» так, что было тесно, но не в обиде, и мчались в бор. Нашей любимой песней было:

«Заложу я тройку борзых,

Тёмно-карих лошадей,

И помчусь я в ночь морозну

Прямо к Любушке моей.

Гей, вы кони удалые,

Мчитесь сокола быстрей.

Не теряйте дни златые —

Их немного в жизни сей.

Пока в груди сердце бьётся,

Будем весело мы жить,

Пока кудри в кольца вьются

Будем девушек любить.

Гей, вы, други …

Ночь была темна, морозна,

Ямщик тройку осадил,

С поцелуем жарким, нежным

Деву в сани посадил.

И махнув кнутом по тройке,

Звонко песню он запел:

Гей, вы, други …»

Мы пели, а сосны слушали наши голоса. Звёзды мерцали. Кони мчали. Было холодно, но сердце стремительно гнало горячую кровь. Да, было, было и быльём поросло» // Там же. Л. 11–13.

В очерке «Баклановский бор (из юношеских воспоминаний)» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «В сороковых годах, когда я был в Тече, я пошёл в Баклановский бор и вот что нашел: польски́х ворот, которые были при въезде в него, уже не было, как и изгороди. Дорога, сильно размытая дождями, имела рытвины и поросла травой. Было видно, что теперь здесь никто не ездил. По опушке бора, что ближе к Тече и немного вглубь разрослась малина, очевидно, кем-то посаженная. Сам бор – сосны носили явные следы запущенности: в разных местах его лежали и гнили сосны от бурелома. Была мёртвая тишина. Я не углубился в бор, а с грустью повернул домой. Далёкой, далёкой тенью вспорхнули в моей душе воспоминания о юности и том, что было связано с эти бором. …