Василий Игнатьев - «DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья

Село расположено в Зауралье, где очень богатая природа: прекрасный чернозём, много леса, озёр, правда, рек немного и притом они небольшие. Речка Теча очень маленькая, летом сильно мелеет; во многих местах на ней раньше было много мельниц. Она впадает около Далматова в Исеть. Окрестности Течи очень живописные. Село расположено на правом высоком берегу реки. На юге и севере его обрамляет бор, на востоке – мелкий березняк [27]с перемежающимся с юга бором, называемым борками; много болот и мелких озерков; на запад открывается вид на заречные деревни Черепанову и Бакланову [28]с полями и перелесками между ними. Так как село расположено на горе, то на запад открывается большая перспектива: за две-три версты можно у неё видеть приближающийся обоз с сеном или снопами; с другой стороны – и село видно издалека. Речка к югу от села образует много красивых извилин, с островами и полуостровами. На высоком берегу её в бору и дальше в березняке есть много красивых мест, которым мнимые «первооткрыватели» их – из детей местного духовенства – надавали различные названия: «Штатское», «Швейцария», Красная горка, Поганое. [29]

Все эти места, на юг от села, освящены богатыми воспоминаниями детских и юношеских лет нашего поколения. В этих именно местах раздавались молодые голоса: «Зрей наше юное племя: путь твой далёк впереди». Здесь возникало первое ощущение красоты природы; здесь всё питало воображение и творческую фантазию и здесь же, наконец, возникли художественные образы, которые в дальнейшем сливались с образами художественной литературы, придавая последней наиболее яркий, конкретный вид. Вот на левой стороне дороги, ведущей в Бродокалмак, у самого села кладбище с густым лесом, огороженное прясло, с часовенкой по средине. [30]Могучие берёзы на нём видели много слёз, когда привозили сюда родных и знакомых из Кирдов, Пановой, Баклановой, Черепановой и из самой Течи. По одной дороге и в одни ворота въезжали они в это место вечного упокоения, а потом над покровом пышных берёз находили разные места для своего пристанища. Только дерновые четырёхугольники, зелёные, покрытые цветами, и кресты с подписями на них говорили о том, что тут похоронены были когда-то жившие люди. Люди с такими же заботами – радостями и огорчениями, как и те, которые теперь приходили на их могилы. Тихо на кладбище, только издали доносится до него отдалённый шум мельницы и гул ближнего бора. Сюда иногда в ясный день заходили мы побродить между могил, заглядывали в часовню с мистическим трепетом, а вечерами старались быстрее пройти мимо, не глядя на могилы, чтобы не встретиться с кем-либо из покойников, о которых ещё в детстве нам говорили, что они могут вставать из могилы и появляться при луне. Впоследствии, читая «Сельское кладбище» В. А. Жуковского, мы рисовали его в своём воображении таким, каким видели его в своей Тече, а многое страшное, о чём приходилось читать у Н. В. Гоголя в его «Вечерах на хуторе близ Диканьки», заставляло нас вспоминать о тех страхах, которые в детстве возбуждало кладбище в вечерние часы.

С правой стороны дороги в том же направлении непосредственно примыкал к селу «маленький лесок». Под таким названием существовал мелкий березняк, расположенный на горке и под горой в пойме реки до мельницы. Он был на самом деле маленьким и по пространству и по величине деревьев и подводил из села в бор. Здесь разгуливали на свободе телята, козы, бродили деревенские дети с ягодами, т. к. считалось, что здесь не может быть бродяг, которыми в селе часто пугали детей. Этот лесок был несчастным, потому что каждый – большой или малый – считал себя в праве ломать ветви – большие – на веники, а малые – так для шалости. Для нас, детей, этот лесок был удобен в том отношении, что он был близок к селу; в нём всегда присутствовал кто-либо из взрослых, так как часть его была загорожена под гумна, куда загоняли телят, и через него проходила дорожка, по которой женщины ходили к реке полоскать бельё. Сюда мы и ходили на прогулки в лес. Здесь всегда был шум от падающей с плотины воды и от мельницы. Для детского воображения этот лесок казался уже лесом, населённым неведомыми существами, а бродячие телята казались замышляющими против нас различные козни. Вот почему, когда однажды от стада оторвался один телёнок и стал бегать по дорожке, по которой мы только что прошли, был принят нами за «будуньего» и нагнал на нас много страху.

Дорожка по «маленькому лесу» приводила прямо к запасной плотине у мельницы. Это было нашим первым знакомством с водопадом. Река в этом месте разделялась на два рукава, образуя остров. На одном рукаве её и расположена была мельница, а на другом рукаве устроена плотина для поднятия горизонта воды. Излишняя вода шла по верху, образуя водопад. Вода падала примерно с высоты 3–4 метра шириной в 6–7 сажен. У подножья плотины ставились морды, в которые чаще заползали раки, чем рыбы. Кода мы подросли, то тоже пытали здесь счастье. Нашему детскому воображению этот «водопад» представлялся целой Ниагарой. Здесь же мы знакомились с тем, что позднее стали называть омутом.