Василий Игнатьев - «DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья

[ [120]]

Во время Великого поста выделялась крестопоклонная неделя. [121]Страстная седмица была уже завершением Великого поста. «Вербное воскресенье» было началом Великой недели. В этот день церковь была полна народу до отказа. Ни одна изба не должна остаться без вербы – таков был обычай. [122]На Страстной неделе говельщиков было ещё больше. Вершиной богослужений на Страстной было «великое стояние». В двенадцати Его Евангелиях – о «страстях Христовых». «Слава страстем Твоим, Господи!» Стояли они в овчинных тулупах, в зипунах, в частоборах, женщины в шалях, подшалках на головах, стояли плотно, стеной с горящими свечами, от которых шёл медовый запах. Стояли в глубокой тишине, неподвижно, а голос читал: «Ныне прославися Сын Человеческий, и Господь прослави Его». Хор из своих же песнопевцев на клиросе пел: «Слава Страстем Твоим, Господи!» И снова они слышали рассказ о том, как Пилат задал Христу вековечный вопрос о том, что такое истина. «Вопроси же его Пилат: «Что есть истина?» Иисус же ответа не даде». Почему он не ответил? Толкователи Евангелия объясняли так: «Он не ответил потому, что сам Он являл собою ответ: Истина – это Я!» Слушали они дальше рассказ об Иуде-предателе, чьё имя сделалось синонимом предателя на все века. Когда Христос на Тайной вечери сказал, что один из них предаст его, а они стали спрашивать: «Не я ли, Господи?» Он сказал: «Обмокнувый со мною в солило руку, той мя предаст», и Иуда удалился. Слушали они дальше о величайшей борьбе человеческого в Богочеловеке в Гефсиманском саду: «Отче, отче, да мимоидет мя чаша сия, обаче не яко же аз хощу, но яко же Ты». Слушали они дальше о трагедии Петра, об его отречении от своего учителя: петел пропел третий раз и напомнил ему об его отречении. И Пётр ушёл, «плакася горько». Слушали они о трагедии на Голгофе и о разбойнике благоразумном, который «во едином часе» сподобился рая.

Поздно ночью расходились они по домам с горящими свечами и огарки свеч складывали у себя на «божницах». В страстную пятницу приходили на вынос плащаницы. [123]

Некоторые старушки говели, а причащались уже на Пасху.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 688–693.

[1965 г. ]

Наши деревенские жители, аборигены наших краёв, называли её, церковный весенний праздник – «паской», не зная, конечно, как ни происхождения этого слова, ни его значения, так и происхождения самого праздника. Не задумывались они критически и над смыслом пасхальных изречений – «Христос воскресе» и «Воистину воскресе», хотя несомненно имели критический склад ума, так как были в большинстве случаев тургеневскими «хорями», а не «калинычами». Никому из них, как и вообще другим людям, и в голову не приходило задаться вопросом, как это могло получиться, что человек воскрес из мёртвых. Пасха, как и всякий другой религиозный праздник, вошла в их быт, приняла характер традиции, а празднование её стало привычным. Церковь именовала Пасху «праздников праздник» и «торжеством из торжеств». С таким же значением «паска» отразилась в сознании нашего крестьянства. «Паска» – самый главный праздник в году. Такому признанию праздника содействовало то, что оно, его торжество, падало на весну. По церковному уставу Пасха праздновалась в первое воскресенье после весеннего полнолуния, т. е. в пределах весны, её начала. Это наложило особый отпечаток на неё: природа просыпалась после зимней спячки, а вместе с ней оживала и жизнь в деревне. Великий пост сковывал ощущение приближения весны, хотя вестники её были уже налицо: он накладывал мрачные тени на быт людей, а Пасха как бы сгоняла этот мрак, и тем радостнее казалась весна. Церковь пользовалась этим моментом и создала из Пасхи праздник, наиболее богатый, чем другие религиозные праздники, драматическим ритуалом, который подводил к мысли о воскресении человека подобно тому, как весной воскресала природа.

Ни к одному празднику не было такой тщательной и основательной подготовки, как к Пасхе: ни по линии церковной, ни пол линии быта. Церковь ставила задачей изобразить из Пасхи «пир весны» – поразить верующих блеском своих обрядов, и подготовка главным образом шла в этом направлении. Когда церковным старостой в Тече был избран местный купец А. Л. Новиков, то настоятель теченской церкви – протоиерей Владимир Бирюков не упустил случая выжать из его кармана на «украшение храма» белоснежные парчёвые одеяния для пасхального богослужения, массивный крест с эмалиевыми украшениями и другие принадлежности культа специально для этой цели. В церковном инвентаре на случай празднования Пасхи хранились фонари с цветными стёклами, плошки и пр. По установившейся традиции в организации торжества принимали участие и чада духовенства, ученики духовных школ. Они приготовляли цветные фонарики, бенгальские огни, вензеля и привозили их с собой домой на пасхальные каникулы. В Екатеринбург направлялся специальный делегат для закупки пасхальных свечей – зелёных, красивых с золочённым витком на них. Приводились в порядок – чистились паникадила, подсвечники и на них устанавливались в большом количестве свечи. На полу церкви разбрасывались сосновые ветки, чтобы не так загрязнялся пол от весенней грязи и распутицы. Приглашались лучшие звонари, и собирался хор из лучших певцов. На пасхальную ночь обычно на лавке Новикова устанавливались плошки с салом, которые зажигались на время богослужения. На окнах некоторых домов ставились старинные свечи, которые зажигались на эту же пору. Главные церковные врата на пасхальную ночь открывались настежь и украшались зеленью и фонариками.