Леонид Вейнберг - Непридуманные истории

Я сел за его стол и стал что-то там мямлить по поводу разных видов вентиляции, стараясь не сказать ничего крамольного, то есть ничего конкретного. Профессор с радостью кинулся мне на помощь. Как потом мне говорили ребята, выглядело это очень смешно. Профессор говорит: вентиляции подразделяется на ПРИТО чную, подхватываю я… и, продолжает профессор, после небольшого ожидания ВЫТЯ жную подхватываю я.

Что-то потом я ещё пытался лепетать по поводу противопожарных стен. В общем, если честно, сам бы себе я больше двойки не поставил.

Закончилось это так. Ну, говорит профессор и тащит к себе мою зачётку. «На троечку вы ответили Леонид Семёнович – на троечку! Открывает зачётку и видит, что там только отлично – «Да жалко зачётку портить», … продолжает профессор, … и вдруг добавляет. «Но вы первый, и потрясающий нахал! Наверное, ещё и в шахматы играете? Ладно, получите» … ставит мне отлично и протягивает зачётку улыбаясь.

Я пулей вылетаю из класса, и болельщики обступают меня и спрашивают: Ну как? Я им говорю: Мировой мужик!! Всё за меня рассказал и поставил Отлично!

Через 20 минут выходит отличница, одна из сестёр близнецов Гуревич – удовлетворительно! Ещё через 10 минут выходит вторая отличница, другая сестра Гуревич – удовлетворительно! А потом в течение 20 минут комнату покинули все остальные, принеся, двадцать две неудовлетворительных оценки!!! Правда, «Неуд» в зачётку не ставится.

Ну да, предел терпения есть у всех! Через пару дней я стал невольным, и к счастью, невидимым свидетелем, как два декана орали друг на друга матом, за закрытыми дверями в деканате нашего факультета. Закончилось все хорошо! Так как деканы читали Охрану труда перекрёстно – технолог у нас, а наш у технологов, то через неделю, зачётки со списком студентов и оценок, которые надо было им поставить, были переданы из одного деканата в другой… и проблема была закрыта. Так что сестры Гуревич получили свои законные отлично! А кому же ещё выдавать диплом с отличием?

В предыдущей главе я писал, что в момент нашего переезда в Москву тётя Сима с Дим Димычем жили в доме на сваях, на Зубовской пощади. К этому времени, Сашенька уже жила отдельно, а в квартире жили ещё два члена семьи. Французская болонка, которую звали Грум (что означает слуга), хотя понятно, что Грум не прислуживал, а скорее наоборот. Грум был очень милым мальчиком белого цвета. Мохнатый, как и все Французские болонки. Где-то там, на морде, под шерстью скрывались глаза. Но Грум каким-то образом видел за этой занавеской из шерсти. Когда мы приехали в Москву, в 1972 году, Груму уже было, наверное, лет восемнадцать, и к этому времени я его знал столько же, сколько помнил себя. У меня с Грумом были замечательные отношения. Я всегда был готов с ним поиграть и его потискать, и ему это очень нравилось. Знаете, как говорят – маленькая собака и в старости щенок. Вот и Грум, и выглядел как щенок и вёл себя как щенок.

Был и ещё один член семьи. Это был огромный попугай. Огромный – это значит полметра высотой – без хвоста. Плюс хвост ещё, наверное, сантиметров 40. В общем огромная была птица. Что это был за вид попугая, я не знаю. Огромная разноцветная красивая птица с большими выпуклыми глазами. Клюв у попугая был громадный, добрых десять сантиметров. Это был самый старый член семьи Деловых. Дим Димыч говорил, что этого попугая привёз его дед (или прадед) и живёт он у них в семье уже больше 60-десяти лет. Я хорошо знал этого попугая всю свою сознательную жизнь и всегда боялся, или побаивался, не знаю как точнее, потому, что попугай относился ко мне всегда достаточно снисходительно. Брал у меня из рук морковку или нечищеные земляные орехи и никогда даже не ущипнул меня за палец. Видимо я боялся возможности, что он может, в принципе, ущипнуть меня за палец. А если бы вы видели, как этот гигант откусывал куски сырой морковки, то я думаю, что тоже бы его «слегка» опасались. Я помню, как тётя Сима протягивала мне Земляной орех и говорила: Сёмчик дай ему орешек, не бойся, он воспитанный. Я брал этот орех и с опаской протягивал попугаю. Попугай брал орех, причём не клювом, а лапой. И большой Земляной орех в скорлупе, утопал в его когтистой лапище. Когда семья тёти Симы жила ещё на улице Правда, попугай всегда сидел в кольце размером с хула-хуп, пристёгнутый к этому кольцу цыпочкой за лапу. А само это кольцо было подвешено к потолку. А так как потолки у них в квартире были метра четыре с половиной высотой, то попугай мог запросто летать по залу вместе со своим кольцом. Благо зал был квадратный и большого размера. Имя попугая я не помню. В принципе клетка у попугая тоже была, огромная, наверное, с меня ростом, но я никогда не видел, что бы он в ней сидел. Попугай был говорящий, причём ещё и полиглот в придачу. Он постоянно что-то не громко бормотал, чаще всего на неизвестном мне языке, но это точно были какие-то слова. Попугай говорил и по-русски тоже, и когда он переходил на русский, было полное ощущение, что он говорит не просто так, а по делу. Во всяком случае, когда я приходил к тёте Симе в гости попугай говорил тоном тёти Симы: наконец-то наш Сёмчик пришёл! А иногда, когда мы с Дим-Димычем садились играть в шахматы, попугай как будто начинал подсказывать, или издеваться над игроками: а… это…, был… Э…Э… неверный ход, м… молодой человек – тоном Дим Димыча, слегка заикаясь, говорил попугай.