Виктор Некрасов, например, попросту отказывался понимать стратегию Шукшина в последние годы его жизни: «Потом он снимался у Герасимова, того самого Сергея Аполлинариевича, получил за это даже премию, потом в „Освобождении“, в лысом парике изображал Конева… Зачем?! <���…> зачем же были ему все эти Коневы, Герасимовы, Бондарчуки, Шолоховы?.. <���…> Я любил его. И он меня, по-моему, тоже. Но что-то нам мешало в последние годы. Мне кажется, он стеснялся своей премии, своих Коневых. Не мог не стесняться».
Вот полностью мысль Заболоцкого: «Приведу список поминаемых <���Шукшиным> часто и дружелюбно: Леша Ванин, Саня Саранцев, Гена Шпаликов, Иван Рыжов. Муся Виноградова, Люба Соколова, Жанна Прохоренко, Леша Петренко, Леня Быков, с интересом — Вадим Спиридонов, настороженно — Жора Бурков. Кумирами для него были Иван Пырьев, Александр Твардовский, Михаил Шолохов, Леонид Леонов. В последний год лично познакомился с Георгием Свиридовым и архитектором Мельниковым, но, пожалуй, ближе других его душе были ровесники Василий Белов и Валентин Распутин. Тарковский, Товстоногов, Климов, Панфилов — оппоненты. Последние годы избегал Хуциева, а когда случалось заходить в ЦДЛ, просил посмотреть, не сидит ли в кафе Белла Ахмадулина, если да, мы уходили в „Славянский базар“. Шукшин люто не принимал Евтушенко, Окуджаву, Вознесенского и всех космополитов».
Эта фраза в интервью не вошла.
Кстати, в записях Георгия Буркова любопытно его собственное видение сюжета: «Вернувшись к своим воротам, я должен пройти путь к новому месту, совершенно не похожему на шукшинское, но близкое по духу шукшинскому. Послали дурака за справкой (или еще за чем-то), а он пропал. Ждали, ждали его, пошли искать. А их, дураков, много! И все со справками. И все при деле и все командуют».
Тут возникает вопрос: знал или не знал Шукшин о разногласиях между Михаилом Александровичем Шолоховым и Александром Исаевичем Солженицыным? Кампания по обвинению Шолохова в плагиате «Тихого Дона» по-настоящему разыгралась лишь осенью 1974 года, когда в Париже была опубликована книга И. Медведевой-Томашевской «Стремя „Тихого Дона“» с предисловием А. И. Солженицына. До этого могли ходить, конечно, какие-то слухи, опиравшиеся на публикации в западной прессе, но насколько придавал им значение Шукшин? Анатолий Заболоцкий считал, что придавал: «По мнению, созданному в Москве о Шолохове, он представлялся надуманным классиком, который и „Тихий Дон“ будто бы не сам написал. Макарыч вспоминал, как на пароме в Новочеркасске музейная дама втолковывала ему новые данные из Англии о плагиате Шолохова». Однако это воспоминание ничем не подтверждается. Что же касается В. Белова, то он относился к Солженицыну с явным уважением, свидетельством чему опубликованная в седьмом томе собрания его сочинений публицистика. Некоторое раздражение по отношению к Солженицыну могло возникнуть у Белова в 1993-м, когда автор «Привычного дела» написал автору «Архипелага ГУЛАГ» полное горечи и недоумения открытое письмо в связи с событиями октября того черного года, и не исключено, что именно позиция Александра Исаевича, поддержавшего расстрел Белого дома, повлияла на тональность беловских мемуаров. Но — и это личное свидетельство автора этой книги — на мой вопрос, как вы относитесь к Солженицыну, заданный Белову в 2000 году, Василий Иванович ответил: «Очень хорошо отношусь, очень ценю его».
В книге воспоминаний Г. Буркова «Хроника сердца» приводится одна его довольно странная дневниковая запись 1974 года, которая с трудом поддается истолкованию в ее второй части: «(Шукшин) — Ты заготовил, у тебя есть место, куда бежать? — Нет. — А вообще думаешь об этом? — Думаю. Я об этом все время думаю. — Я бегал. Глупо получилось. Надо мной же смеялись. Приехал Шолохов за мной: „Ну, Вася, насмешил всех!“».
Тут есть некоторая неясность, наводящая на мысль о том, что Шукшин по обыкновению многое придумал. Во всяком случае, в том варианте интервью на шолоховскую тему, который был опубликован в газете «Орловский комсомолец» 30 октября 1974 года, Василий Макарович говорил: «Оказалось, что он знает меня лучше, чем я его. Возьмем такой факт: он знал, что у меня язва желудка и я ничего не пью. А я не знал, что он уже давно ничего не пьет». Где отражена более точная картина — в воспоминаниях Заболоцкого или в интервью Шукшина, остается только догадываться, но из воспоминаний о Шолохове известно, что от алкоголя в разумных пределах Михаил Александрович не отказывался.
Читать дальше