Николай Бакурский - Советская Новая Земля 69. Воспоминания

Наш куйбышевский товарищ был радиоинженером и должен был обслуживать УКВ радиостанции, а также организовывать радиосвязь на промплощадке. Его непосредственным начальником оказался капитан-лейтенант Вячеслав М. В их распоряжении были радиостанции Р-401 и антенные поля.

После введения в курс дел нашего подразделения я подошёл к своему непосредственному начальнику и доложил:

– Товарищ капитан третьего ранга, я прибыл для получения задания.

В комнате был большой стол, на котором лежал огромный лист миллиметровки.

Герман Александрович начал меня знакомить с работой, какую предстояло выполнять.

– Здесь мы будем заниматься проектированием автоматики опытного поля, а после готовности проекта я поеду в Москву утверждать проект. Затем по этому проекту начнётся монтаж испытательного поля согласно утверждённой документации. Тут и система управления и телеметрия. Вот тебе эскизы. На этой миллиметровке необходимо все соединить так, как указано на этих эскизных листах. Вопросы есть?

Отвечаю:

– Есть. К какому сроку нужно сделать?

– Чем быстрее – тем лучше.

– Ясно!

Он мне:

– Не ясно, а « Есть. Ясно». Так говорят на флоте. Это идёт от английского «Yes. Yes Sir!», вроде бы ещё с Петровских времён.

Я просмотрел все бумаги. Это те самые СЯ, ЩИРы и РЩ. Но с указанными на контактах сигналами. Соединить их и пронумеровать жилы кабелей при известных названиях сигналов на клеммах и при заданном распределении этих ящиков на плоскости – тривиальная задача. К концу недели докладываю о готовности схемы соединений. Удивился быстроте исполнения. Проверил. Одобрил и, как я понял, стал готовиться в командировку.

Герман Александрович имел обыкновение разъяснять, как и что будет происходить. Вот и о будущей командировке он немного рассказал.

– Документы, какие мы повезём, – секретные. Потому нас будет двое и с оружием: с пистолетами. До Архангельска, как ты понимаешь, зимой – только самолётом. А там поездом до Москвы. Проезд безденежный, в купе нас будет только двое – это из-за секретности. В Москве нас встретят и спецтранспортом в управление. Кстати, наша часть относится к подразделениям Центрального подчинения.

Спустя некоторое время, видимо из-за появившейся в гарнизоне молве обо мне как о специалисте в области радиотехники, тот старший научный сотрудник, что располагался в лаборатории радиоэлектронных измерений, пригласил меня в свою комнату и завёл разговор о возможных конструкторских разработках в нашей части. Он поинтересовался объёмом моих знаний и предложил заняться творчеством вместе. Я встретил это предложение с энтузиазмом. Мы быстро сошлись взглядами и подружились до такой степени, что перешли на «ты». Он предложил называть меня «Коль Колич», а его звать по имени. Против «Коль Колича» я не возражал. Его же продолжил называть Геннадием Васильевичем. Фактически он стал моим наставником в мире специальной военной техники, посвящая меня в особенности техники ядерных испытаний.

Так как мой наставник жил в той же гостинице, что и я, но в одноместном номере, то в свободное вечернее время, мы имели возможность обсуждать многие отдельские и НИЧевские проблемы.

Человек он был творческий. Его натура не позволяла ограничивать свою деятельность только плановыми задачами отдела, и он отыскивал проблемы, решением которых мог бы принести для НИЧ дополнительную пользу и славу. Ленинградец. В войну его отец-хирург работал в госпитале, где-то под Лугой. Геннадий Васильевич, будучи ещё ребёнком, часто бывал в расположении этой медсанчасти (не исключено, что его родители и проживали на территории госпиталя). По его воспоминаниям в госпитале работали пленные немцы, которые, как оказалось, были мастерами на все руки и учили парня всему, что умели сами. От них он перенял умения портного, скорняка, слесаря, столяра, а также электрика и немного радиотехника. Я так понимаю, что до поступления в военно-морское училище имени Фрунзе он самостоятельно осваивал радио- и электротехнику в объёме, превышающем объём школьного курса физики.

Зимнее время было практически свободным и могло быть использовано для творчества. Офицеры, зачастую, использовали его по своему усмотрению: кто делает стенную газету, кто занимается гравированием, кто повторно ревизует реле и кабели. Кто-то проводил партийную работу с личным составом.

Был интересный случай, связанный с привлечением в КПСС новых членов. Молодой восемнадцатилетний матрос из роты НИЧ, приписанный к нашему отделу, был приглашён для беседы парторгом отдела. Матросу предложили вступить в Коммунистическую партию. Матрос засиял от такой высокой чести, оказываемой ему старшими начальниками. Ему выдали бумагу, и он тут же написал заявление. Однако не всё оказалось так просто. Видимо, вечером в роте матросы-товарищи провели с ним какую-то беседу, и он на следующее утро по прибытии в часть пошёл к парторгу и попросил вернуть ему его заявление. Парторг удивился и стал объяснять матросу, что заявление в партию – это не игрушка. Это дело серьёзное, и уж коли написал заявление, то забирать его обратно никоим образом невозможно. «Иди и обдумай, осознай, что ты уже не ребёнок, а совершенно взрослый человек: ты же преподавал в сельской школе, был наставником, так сказать, молодых умов, поэтому тебе, как никому другому, нужно будет продолжить идеологическую работу с молодёжью, но уже в новом качестве – коммунистом».