Александр Яковлев - Александр II

В Варшаве предстояла еще одна коронация. В мае 1829 года в королевском замке, в зале Сената, Николай Павлович возложил на себя корону короля польского и, приняв в руки державу и скипетр, произнес присягу. Архиепископ Варшавский троекратно провозгласил «Слава», но депутаты воеводств, сенаторы и купцы, допущенные на церемонию, хранили молчание.

Польский вопрос был одним из труднейших для Николая I. Он презирал само понятие «конституция», но терпел польскую, даже гордился тем, что чтит закон, данный его братом Александром Павловичем. К сожалению, легкий на обещания брат незадолго до смерти высказывался за уступки полякам некоторых земель. Ту же линию гнул и брат Константин, заметно «ополонившийся», по мнению Николая.

«Я должен был бы перестать быть русским в своих собственных глазах, – заявил Николай Павлович брату, – если бы я вздумал верить, что возможно отделить Литву от России! Пока я существую, я никоим образом не допущу, чтобы идеи о присоединении Литвы к Польше были поощряемы. Это вещь неосуществимая и могущая повлечь для империи самые плачевные последствия».

При расставании братья были одинаково любезны.

Пребывание в Берлине в течение восьми дней оставило глубокий след в душе великого князя. Прежде всего Саша был поражен блестящим обществом принцев и принцесс, герцогов и князей, среди которых русские император и императрица, конечно же, занимали первое место.

Ему показали знаменитый дворец Сан-Суси и сады, где гулял Фридрих Великий. Александра Федоровна повела сына помолиться над гробницей своей матери, королевы Луизы, некогда влюбленной в покойного Александра Павловича. Мать внушала Саше любовь к немецким родственникам. Те в свою очередь окружили юного великого князя таким почтительным уважением, поклонением и многоречивой лестью, что мальчик всерьез уверился в том, что он существо прелестное, великое, необыкновенное.

Ему представили прусские полки, в том числе кирасирский имени императора Николая I. Дед, прусский король, назначил его шефом 3-го прусского уланского полка. Можно представить, как был рад Александр, как сиял от гордости и счастья, надевая новую форму. Он тут же поехал к деду благодарить, а потом отправился на смотр своего полка и там не ударил в грязь лицом. Нравилось ему военное дело.

По возвращении домой в июле 1829 года великий князь участвовал в лагерном сборе военно-учебных заведений столицы в Петергофе. Самое сильное впечатление на юных кадетов произвело учение под руководством самого Николая I. После обеда государь повел кадетов к Большому каскаду. По его сигналу все они с криком «Ура!» кинулись вверх по уступам бьющих фонтанов к находившемуся на верху террасы гроту. Там императрица раздавала призы. Кадеты были премокрые, но и на императоре не было сухой нитки. Великий князь барахтался в воде, как и все, и наверху был одним из первых.

Ему редко случалось быть одному. Слуги, воспитатели, назначенные товарищи постоянно были рядом, а еще родители, братья и сестры – все любили его и были преисполнены такого предупредительного внимания, что больше, казалось бы, и желать нельзя. А он в дневник записал слова Василия Андреевича: «Любовь, которую не сравню с дружбою, любовь, страсть сильная, пламенная – должна неоспоримо уступить ей. Дружба не боится ни злобы, ни предрассудков. Никакая сила не может разъединить сердец, соединенных самой природой, ни море шумящее, ни степи непроходимые, ни гонения судьбы…» О таком мечталось Саше.

В начале 1833 года отец назначил командующим сухопутными силами России, выделенными для помощи Турции, генерала Павла Киселева. Николай Павлович за вечерним чаем рассказывал матушке, что на вопрос Нессельроде, кого он пожелает назначить послом в Константинополь, он ответил: «Кого ж еще – Алексея Орлова. Я знаю их дружбу с Киселевым, грех разлучать. Орест и Пилад вместе могут делать только добрые дела».

«Кто станет его Пиладом на долгом жизненном пути? – гадал Саша. – Паткуль? Виельгорский? Адлерберг?…»

В дневник он переписал стихотворение Василия Андреевича:

В эти годы в тихой Москве также старательно учились будущие сподвижники Александра Николаевича. Дима Милютин после занятий с домашними учителями в 1828 году поступил в третий класс Московской губернской гимназии. Постановка обучения стояла там не слишком высоко, мальчик попросту скучал в компании шалунов. Алексей Михайлович по настоянию жены перевел старшего сына спустя год в Московский университетский пансион. Заодно он определил туда и младших – Николая и Владимира.