Оливия Гордон - Шанс на жизнь. Как современная медицина спасает еще не рожденных и новорожденных

Акушерка дала мне препарат, подавляющий сокращения матки, чтобы снизить вероятность родов, и принялась наблюдать за ребенком через монитор. Я по-прежнему оставалась единственной связью сына с внешним миром, поэтому жала на находящуюся рядом кнопку каждый раз, когда чувствовала, что он шевелится.

Следующие десять дней дома я старалась двигаться как можно меньше, чтобы избежать возможного выкидыша. А еще я читала в интернете истории матерей, которые потеряли своих детей из-за необъяснимой водянки. Это слово, которое я никогда прежде не слышала, которое не упоминал никто из моего немедицинского мира, которого не нашлось ни в одной из 15 прочитанных мною книг о беременности, будто открывало портал в новый темный мир. Я набрала достаточное количество слов для новой статьи, которую должна была сдать, после чего отложила работу в сторону. Я лежала в ванне и не могла избавиться от мыслей о будущем, в которое так сильно поверила: в нем мой ребенок умирал в утробе, я рожала мертвого младенца… И каждая следующая беременность заканчивалась водянкой.

Из окна своей спальни я наблюдала за соседями, гуляющими с детьми в нашем морозном пригороде; матери толкали перед собой коляски, а в моем сознании я больше не была действительно беременной: я чувствовала себя ужасно неловко от того, что не смогла выносить здорового малыша.

Я плохо спала, поэтому просила родителей быть со мной днем и ночью. Однажды я забралась к маме на руки, а она обнимала меня, как маленькую. Я считала, что только муж и моя семья могли видеть меня такой. Друзьям я разослала электронные письма с одним и тем же текстом, где описывала ситуацию, чтобы все были в курсе происходящего. Однако Грейс, моя школьная подруга (мы дружили с 11 лет), упрямилась и желала поговорить со мной лично. Поэтому даже с пляжа на Гоа, где она только приступила к обязанностям личного помощника и собиралась проработать ближайшие полгода, Грейс убедила Фила позвать меня к телефону.

– Я собираюсь прилететь домой, – сообщила она, пока брела по берегу. – Хочу быть рядом с тобой, можешь звонить мне хоть ночью.

– В этом нет необходимости, – машинально ответила я.

В Бога я не верила, но часто все же молилась: иногда ему или Иисусу (он ведь любил детей), иногда лично своему ребенку, порой я обращалась к некой абстрактной идее, будто бы существовал бог материнства, который мог бы спасти моего малыша. Я лежала на кровати и бормотала молитвы сыну, надеясь, что хоть как-то он меня услышит.

Одним особенно темным воскресным вечером я вдруг поняла, что сижу за рулем машины и еду в направлении местной синагоги в северном пригороде Лондона. Никогда прежде я в нее не заходила. Ничем не примечательное холодное здание среди двухквартирных домов. Я увидела раввина и небольшую группу людей внутри и стучала до тех пор, пока кто-то не услышал меня и не запустил внутрь. Ощущение библейского сюрреализма не покидало меня, пока я заходила туда со своим огромным животом.

Ошеломленный раввин выслушал мою историю.

– Знаю, я никогда не была у вас прежде, – призналась я, – и я не религиозна, но не могли бы вы помолиться за моего ребенка?

– Разумеется, – ответил он. Мы зажгли свечи и принялись молиться.

Во вторник раздался телефонный звонок.

– Тест на хромосомные заболевания показал норму, – акушерка из отделения фетальной медицины повторяла эту фразу раз за разом, потому что я волновалась и каждый раз это спрашивала.

У нашего сына не выявили никаких хромосомных аномалий: ни синдрома Дауна, ни Эдвардса, ни Патау. Тесты на вирусные инфекции – токсоплазмоз и парвовирус – также были отрицательными.

После рождения ребенка проверят еще раз, но пока причина водянки так и оставалась неизвестной. С одной стороны, ситуация меня обрадовала: больше у малыша ничего не обнаружили. С другой стороны, водянка, вызванная неизвестными причинами, могла повториться во время следующих беременностей. Мысль о том, что я больше не смогу иметь детей, не покидала меня, поэтому я принялась читать в интернете про процесс усыновления.

Я также позвонила в Ассоциацию синдрома Дауна и попросила принять от меня пожертвование.

– Очень мило с вашей стороны, – отозвалась женщина, которая обрабатывала мой запрос. – Можно узнать ваше имя?

– Благодарю, но мне хотелось бы остаться анонимной, – ответила я.

На том конце провода помолчали.

– Что ж… – вежливо продолжила женщина, – пожалуй, с этим не будет никаких проблем.