Валерий Петраков - Солдатские исповеди. Чтобы мы помнили…

Второй раз я попал во вражеское окружение в августе сорок первого, перед Днепром. Фашисты прорвали фронт, обошли наши фланги и окружили наши войска у водной преграды. Большой мост, к которому мы отходили, был уже занят немцами. Невозможно было переправить через широкий Днепр наши тяжёлые орудия. По приказу командира батареи мы вытащили затворы, прицелы орудий и забросили их в глубину реки, и разбили моторы тягачей. Уже второй мой полк был разбит и терял всё своё тяжёлое вооружение. После этого стали переправляться на другой берег. Я вырос на берегу реки Ипуть и хорошо умел плавать. Но эта водная преграда была слишком большая. Нашёл короткий, сухой ствол дерева и поплыл с ним на другую сторону широкой реки. Переплыл и вышел к своим в мокром ещё обмундировании.

Солдаты из заграждения привели меня к молодому лейтенантику из особого отдела, который ещё не понюхал фронтового пороха. Тот приказал мне раздражённо: «Докладывайте!». Я доложил: «Командир огневого взвода артиллерийского полка, старший сержант Карловский прибыл в ваше распоряжение». Лейтенант, зло, грязно, выругался и закричал на меня: «Где ваши люди, где ваш взвод, где ваша материальная часть?». [1] В огневом взводе, кроме меня, были ещё два солдата, которые погибли. Мат. часть – стереотруба, была разбита. Н. М. Карловский. Кричит писарю: «Разжаловать в рядовые и направить в роту смертников!». На его крики вышел полковник и, разобравшись, говорит: «Зачем ты хочешь его разжаловать? Документы есть, целы, в форме, оружие не бросил».

И меня направили в 229 тяжёлый артиллерийский полк РГК, третий уже по счёту с начала войны. В этом полку я провоевал, по фронтовым меркам, долго: всю осень, зиму и весну. Получил ещё два ранения: пулевое, вскользь по лбу и виску, и осколочное в спину. Мне везло, ранения не были тяжёлыми, и я возвращался в строй. Началось летнее немецкое наступление 1942 года. Нашим командованием было потеряно управление войсками, и Юго-Западный фронт рухнул. Неорганизованная масса войск отступала к Дону. За пару километров до реки узнали, что мост, к которому мы стремились, уже захвачен немцами. Наши тяжёлые орудия переправить было невозможно. Всё повторилось, как в 1941 году, при отступлении через Днепр. Оставшиеся целыми пушки и тягачи в полку мы вывели из строя. Подбежал к Дону, скинул, свои сапоги, и с небольшим вещмешком за плечами, поплыл на другой берег.

Там, за Доном, я попал в третье своё окружение. Примерно месяц мы были в окружении под Миллеровом. Три моих артиллерийских полка, где я воевал с начала войны, были полностью уничтожены со всей тяжёлой техникой и личным составом. Из окружения немногим удалось вырваться. Мы стали уходить мелкими группами и в одиночку. Фронт ушёл далеко на восток, не догнать!

Я, с моим товарищем по артиллерийскому полку, решили пробираться к брянским партизанам. С неделю шли вместе, потом расстались. Каждый пошёл своим нелёгким путём. Друг по несчастью был украинцем, и он решил искать партизан Ковпака, который действовал на Украине.

Идти пришлось по оккупированной, разорённой врагом земле. Любая ошибка, неосторожность вела к гибели! Шёл только ночами, ориентируясь по звёздам. Ориентироваться на местности нас обучили в курсантской школе. Днём я затаивался где-нибудь в поле или зарослях кустарника. Избегая засад, опасных встреч на пути, шёл между населёнными пунктами не по дороге, а на 200–300 метров в стороне от неё. Только изредка подходил к жилью, стучал в окошко и просил водички, еды. Поселения были разорены, сгорели, обычно в них оставались целыми всего по несколько домов. Местные жители мало что могли дать. Часто искал, что поесть на полях: разрывал землю руками, палкой, и ел сырую картошку, даже прошлогоднюю. Ближе к Белоруссии стали появляться сады, удавалось погрызть яблок. Пока пробирался к партизанам, сильно изголодал. Так мне удалось пройти всю Украину (с начала войны) и часть Белоруссии. Я очень боялся попасть в плен, считал, лучше смерть! После стычек с врагом, в барабане моего револьвера [2] Этот револьвер, системы Наган, который мне, начальнику караула, выдали 21. 06. 1941 года, так и прошёл со мной всю войну. остались всего два, последних, патрона. Решил: один во врага, а второй – себе.

Увидел по пути хуторок в районе Унечи, неразорённый! Обрадовался, с надеждой: вот здесь я, наконец-то, отдохну, и смогу поесть. Почему-то решил, тут врагов не будет. Я был весь измождённый, оборванный, сверху была одета гражданская одежда. Осторожно постучал в окошко и попросил у хозяйки попить и, если можно, поесть. Она пригласила меня в дом, посадила в комнате и сказала, подождите, я всё сейчас вам приготовлю, и ушла на кухню. У неё был сын лет четырнадцати, она что-то шепнула ему и стала возиться на кухне. За полтора месяца, пробираясь по оккупированной немцами территории, у меня выработалось звериное, острое чувство ощущения опасности. Почувствовал что-то неладное: слишком тётка суетлива и зачем шепталась с сыном. Из комнаты была открыта дверь на участок с посевами подсолнечника, кукурузы и картошки. Хозяйка, продолжала готовить на кухне, а я тихо выскользнул из дома. Пробрался на участок и залёг между рядами высокой ботвы картошки. И стал наблюдать за входом в дом. Вскоре увидел, как сын хозяйки бежит с полицейским, лет сорока, с белой повязкой на рукаве и с винтовкой в руках. Я затаился и лежал в ботве до ночи, пока всё стихло, и в доме улеглись спать. Потом осторожно, как уж, выполз с участка, собак, на моё счастье, не было. За каждого выданного партизана немцы давали награды. И расстреливали тех, кто помогал партизанам. Я шёл из окружения, но раз не сдался, то считался партизаном, хотя их ещё не встретил.