Николай Попов - Гирей – моё детство

– Война – грязь, от которой очиститься невозможно, если она осела в душе, покрыла плотным слоем сердце, нет зашиты для всего организма… Очищение возможно только перед Богом, но нас отучили верить в него.

В сильном опьянении дядя Андрей не видел и не замечал никого в этом мире. Сейчас он был слегка пьян, на лице отразились отрешённость и безысходное одиночество. Когда он увидел меня, его лицо разгладилось и потеплело.

Ему хотелось сказать что‑то важное, что обязательно должно отразиться на моей судьбе.

– Колян, сынок, жизнь не женщина, её не соблазнишь лаской и словами. Для неё надо отдать всё, но и тогда она разборчива, – поучал, находясь в неудобном положении. Вероятно, отогревался, меняя холодный опыт на теплое сочувствие.

– Думалось: соскребу с души грязь – перескажу виденное и пережитое. Слушали… а потом надоел – принимали за нытье и хвастовство. Оставаться наедине с грязью – задыхаться в кошмаре… спасала водка. Иногда казалось, что с отнятой рукой отняли душу, а телесные раны – это разрывы моей чувственности… есть радостное ощущение жизни, и вдруг падение в пропасть – нежелание жить. Война заставила всмотреться в ужасное нутро смерти, выработала безразличие к умирающему телу врага. А преодолевать безразличие к жизни, как ни странно, помогало оружие, умение владеть им и ненависть к фашистским выродкам. Поняв это, понял и другое… Жена Анюта – сильная женщина. Она перенесла больше, чем я на фронте – к нечеловеческому напряжению и смерти можно привыкнуть. На «большой земле» силы отбирают горе и страдания… и неумение ждать… Коля, когда научишься ждать, преодолеешь всё на свете… Я этому не научился и не принёс Анюте счастья…

Пару лет Андрей жил в одиночестве – решился не мучить жену и детей. Его стали видеть реже шляющимся по улицам Гирея. Говорили: прикупал на всю пенсию самогона и харчей и не вылазил из своей конуры до уничтожения всего запаса.

Однажды по пьянке произошло возгорание: сгорела хатёнка, обгорели ноги до костей, но жизнь не остановилась. После госпиталя его без ног на коляске-платформе определили в Дом инвалидов. Существующей обстановки он выдержал чуть более месяца – там не было возможности выпить, и, самое страшное, стали лечить от этого желания. И он сбежал… без коляски…

Через семь дней первой его увидела соседка – он заполз к ней во двор через огород. И, зная её сговорчивость, попросил стакан самогона и сходить за Нюркой. Соседка ушла, Андрей с жадностью выцедил первачок и… больше никто не видел его живым.

Славное и горькое слово «Война»! Не видел её, но она жила во мне с осознанного детства своими последствиями: изуродованной землёй и людьми, славными и трагическими воспоминаниями, рассказами очевидцев о мужестве и героизме, подлости и предательстве.

Война своей реальностью задела меня напряжённостью труда в 67‑м году, когда Израиль пытался «оторвать» часть Египта, а мы, солдаты Советской Армии, и днём и ночью , отправляли Насеру оружие возмездия.

Война коснулась, задев сердце и душу в 68‑м на земле Чехословакии, где каждый куст и травинка кричали о вреде ввода наших войск в таком огромном количестве…

Война! Не ощутил напрямую и «Афган», и межнациональные конфликты, и чеченскую компанию, но понял необходимость случившегося и не всегда стратегически продуманную политику руководства страны.

Война! В ней о гуманизме много лжи, правда только одна – есть враг человечества… Священных войн тоже не бывает, ибо в любом убийстве нет святости.

Мой жизненный опыт и анализ калейдоскопа политиков, мелькнувших перед моими глазами, позволяют сделать удивительный вывод: для политиков, жаждущих власти любой ценой, есть только одно безопасное место – тюрьма.

Мы ищем справедливость… Даже в войне. Но её НЕТ – это выдумка свободолюбцев и властолюбцев, живущих по принципу: «Разделяй и властвуй». Поэтому в любые времена верны слова замечательного человека: «Люди, будьте бдительны!»

Тётя Мотя держит пачку сталинских облигаций и размышляет: «Красивые бумажки… но что‑то ж можно из них сделать? Пойду к Михалычу,поспрашаю… и давно не общались».

Михалыч с Лёхой раскрывали очередную философскую тему, а точнее, Лёха пытался заинтересовать и раскрутить Михалыча граммов на сто сливовицы из алычи.

– У нас изобрели водородную бомбу, – ворковал Лёха, – всё в пыль и пепел… и люди, и железобетонные сооружения – не остановит такое оружие людей от гадостей жизни. Надо изобрести такую бомбу, чтобы уничтожить врагов, но ничего при этом не разрушить – врагов нет, а всё вражеское – твоё.