Раиса Кузнецова - Курчатов ЖЗЛ

Дружба, которая установилась у меня с Игорем с первого месяца занятий в Университете, сохранилась на долгие последующие годы. В Игоре подкупали его жизнерадостность, кипучая энергия, стремление к знанию. Нас объединила с 1-го курса любовь к физике. Уже в январе 1921 г. мы были свои люди в скромной физической лаборатории. Выяснилось, что я знаю достаточно прилично токарное и слесарное дело и разбираюсь в электротехнике, и в конце января я был назначен механиком, а затем препаратором физической лаборатории. Игорь получил должность препаратора летом 1921 г., это давало нам добавочно 150 г хлеба, к скудному студенческому пайку в 200 г, и явилось подспорьем, которое помогло нам преодолеть эти материально тяжелые годы.

Лекции у нас кончались к двум часам и, наскоро пообедав в бесплатной студенческой столовой (неизменный суп из перловки — „шрапнели“ с 2–3 малюсенькими рыбками, „хамсой“), направлялись [в лабораторию], и там начиналась наша практическая учеба — подготовка лекционных демонстраций, изготовление приборов для студенческого практикума и т. д. Засиживались часов до 11–12 ночи, а затем в нетопленых холодных комнатах, где жили, при свете коптилок, надо было расшифровывать конспекты лекций.

После отъезда Я. И. Френкеля в Петербург кафедра физики опустела. Лекции продолжал читать преподаватель средней школы т. Вагин, удивительно душевный и хороший человек, но который не мог нам дать многого. Все же он порекомендовал мне и Игорю начать прорабатывать Электродинамику и Теоретическую оптику, которая была в библиотеке на немецком языке, что, конечно, сильно затрудняло нас, знавших немецкий только по гимназическому курсу. Первым настоящим учителем по физике явился приехавший из Севастополя профессор Семен Николаевич Усатый, которому было уже около 50 лет. Это был один из виднейших русских электротехников, но электротехник, знавший и любивший ее основу — физику. Будучи близким другом А. Ф. Иоффе, он имел его конспекты лекций по молекулярной физике и термодинамике. Для меня с Игорем его приезд означал колоссально много. До него мы имели весьма смутные представления о современном состоянии науки. В Университете не было ни одной книжки по теории атома Бора, мы ничего не знали о ядре. Довольно обширная иностранная журнальная литература кончалась 1913 г. С первого же месяца пребывания профессора Усатого в Университете мы начали проводить семинары. Я помню ту необычайную, поистине творческую радость, когда мне и Игорю к семинару, посвященному эффекту Зеемана, удалось экспериментально продемонстрировать расщепление желтой линии гелия и поляризацию компонент. Эта демонстрация явилась полной неожиданностью для всей кафедры, т. к. мы совершенно случайно, роясь в шкафах физического музея, обнаружили стеклянную пластину в коробочке фирмы Хильгер. Я сразу вспомнил, что подобную пластину я видел в немецком курсе оптики, и обнаружил, что мы располагаем первоклассной пластиной Люммер Герца, с помощью которой, трубки Плюккера и небольшого электромагнита удалось отчетливо наблюдать и расщепления».

Анна Васильевна Поройкова донесла до потомков портрет юного Курчатова в своем дневнике:

«Смущенный юноша, высокий, раскрасневшийся, с непокорным вихром черных волос, впервые явился к нам, уже женатым людям, на Казанскую улицу (где мы жили в комнате по ордеру), чтобы взять мои записи по лекциям. Так состоялось наше знакомство в 1920 г.

Профессора, оценив по достоинству разумных, пылких юношей, для которых наука, знания являлись неугасимым факелом, всемерно шли навстречу, допуская сдачи зачетов в любое время, а студенты устанавливали свои темпы в работе, отчего и университетский курс был закончен всей компанией друзей в поразительно короткий срок.

Запомнился… момент подготовки к экзамену профессора Кошлякова по интегрированию дифференциальных уравнений в частных производных. Игорь Курчатов, Борис Ляхницкий и Иван Поройков собрались в физической аудитории Университета на Госпитальной улице, чтобы разобраться в материале лекций. Руководств на русском языке в то время почти не существовало. У доски, с книгой Гурса на французском языке, стоял Игорь. Он выводил на доске формулу за формулой, переводя сразу французский текст. Иногда возникала заминка, неясность, тормозящая усвоение. „Что? Непонятно, откуда этот вывод? Да, в самом деле… Придется разобраться поточнее в тексте“, — говорил Игорь, еще и еще раз перечитывая и вникая в текст иностранной книги. Товарищи-друзья уже полулежали на лекционном столе от усталости и напряжения, а Игорь все продолжал свой перевод (перемежая его с закруткой табачку). Его настойчивость, азарт, энтузиазм действовали заражающе.