Юрий Жуков - Люди сороковых годов

Никто не предполагал, однако, в какой трудной обстановке придется сдавать этот экзамен. Едва успев разгрузиться близ станции Полонное, под Шепетовкой, полк сразу же оказался в центре жарких боев. Наши танковые армии - 1-я гвардейская под командованием Катукова и 3-я, которой командовал столь же опытный водитель танковых войск Рыбалко, прорвав фронт гитлеровцев, ушли далеко вперед, обойдя мощную группировку гитлеровцев, оставшуюся в районе Проскурова, и теперь им приходилось воевать с перевернутыми фронтами.

399-й полк самоходной артиллерии прибыл как раз вовремя - это была полноценная свежая часть, которую отдали в распоряжение танкистов, чтобы им было легче заслониться от контратакующих фашистов. Бои начались у Черного Острова, Старо-Константинова, По лонного, - наши танковые части еще двигались вперед. Но 18 марта у Дзелинги уже разгорелся жаркий бой: гитлеровцы попытались отрезать наши войска, ушедшие вперед, и рассечь их коммуникации.

Кобрин едва успел на заре расставить свои батареи для обороны. В первом эшелоне встали танки в наскоро открытых капонирах, вторую линию образовали самоходные установки, они стояли по-батарейно в 300-400 метрах за танками, прикрывая три деревни.

Вскоре после полудня гитлеровцы перешли в наступление. После часовой артиллерийской подготовки налетели немецкие бомбардировщики, и около 70 самых мощных немецких танков, "тигры" и "пантеры", предприняли атаку сразу в трех направлениях - севернее Дзелинги, южнее и на привлекавшей их чем-то лесок. "Тигры" шли в центре, "пантеры" - на флангах. Силы были далеко не равны, но не в традициях потомков 1-го летучего красногвардейского броневого отряда уступать поле боя врагу...

Разгорелся отчаянный, кровопролитный бой. Стоявшие в первой линии обороны наши танки сгорели один за другим. "Тигры" вырвались на дорогу, но там их встретила метким огнем 1-я батарея, которой командовал бесстрашный офицер - старший лейтенант Матюхин. Его ИСУ-122 наносили существенный урон противнику, однако и "тигры", располагавшие численным превосходством, больно жалили нашу батарею, самоходные орудия загорались одно за другим.

Кобрин бросил на выручку Матюхину три самоходные установки 2-й батареи, которой командовал старший лейтенант Назаренко, чтобы они преградили путь девятнадцати "тиграм" и "фердинандам", неумолимо продвигавшимся вперед. Три против девятнадцати! Казалось бы, при таком чудовищном неравенстве сил немыслимо держать оборону. И все же эти три самоходных орудия задержали гитлеровцев на целых шесть часов, пока не подоспели наши подкрепления.

Обозленные неудачей гитлеровцы назавтра сменили направление и ударили на Лобковцы. Но и там они наткнулись на броневой заслон: впереди стояли пять-шесть танков с приданными им противотанковыми орудиями, а позади них 3-я батарея 399-го самоходного полка, командовал ею опытный артиллерист, кавалер четырех орденов, гвардии лейтенант Туркин.

Еще через несколько дней, 26 марта, самоходчики держали фронт у селения Алексинец-Польный, здесь им пришлось развернуться на поле боя с марша. Дело было так. Полк подтягивался к переднему краю, до которого оставалось, как сообщали, километров десять. И вдруг Кобрин видит, - по дороге отходит наш подбитый танк Т-34. Из башни высовывается офицер:

- Товарищ подполковник! Сейчас здесь будут немецкие танки!

И грянул бой!.. Едва Кобрин успел дать командирам 2-й и 3-й батарей Назаренко и Туркину ориентиры для стрельбы на случай атаки и указать им позиции, как на горизонте запылили "тигры" и вокруг начали падать горячие болванки бронебойных снарядов.

Навстречу противнику устремился по шоссе, прикрывая развертывание полка, младший лейтенант Клименков, еще раз показавший свое мастерство прицельного огня: он зажег один за другим несколько немецких танков, увертываясь от их обстрела. Тем временем батареи занимали огневые позиции и быстро вступали в бой.

- Это был один из самых трудных дней, - рассказывал мне подполкрвник Кобрин. - Тут и погиб наш командир 3-й батареи Туркин; какого офицера мы потеряли, ему цены не было! Он стоял у дома, в Алексинце-Польном, в тридцати метрах от меня, когда ему осколком раскроило череп. Три часа он прожил... Вы только представьте себе положение: идет отчаянный бой, автоматчики Перенков, Кошкин и Лебедев приносят его ко мне, умирающего. Нет под рукой ни врача, ни медсестры, и ни у кого из нас, как на грех, ни одного перевязочного пакета: все уже израсходовали. Снял я с Туркина ремень, разбитую голову его держу на коленях, лью воду ему на затылок, а он умирает. Умирает медленно, мучительно - дышит тяжело, кашляет, и такое меня зло берет, что я бессилен что-нибудь для него сделать...