Анна Леонтьева - Я верю, что тебе больно! Подростки в пограничных состояниях

А во-вторых, о бунте подростков «против Бога» я имею свое мнение – и оно совершенно частное. Мои дети родились и выросли в православной семье, со многими перегибами на местах, которые неизбежны у родителей-неофитов. Это наше «усердие не по разуму» и жаркий новоначальный пыл – я верю – были сполна компенсированы той любовью и благодатью, которая дается начинающим путь в христианство – авансом. То есть вот тебе, начинающий православный родитель, благодати столько, сколько унесешь. Дети причащались Христовых Таин, радостно ездили с нами в церковь, пели в церковном хоре.

Потом они стали тремя подростками. Подростки – это сложные, иногда трогательные, иногда замкнутые, но всегда искренние создания. Они ищут Бога и смысл. Они провели детство в наших с мужем исканиях – мы ведь не родились православными. Мы ими пытались стать в течение нашей жизни. И наши дети прошли с нами все этапы наших попыток, проб, ошибок, надежд и провалов. То, что в детстве было для них совсем-совсем очевидно, – что родители правы. Во всем. И когда поднимают их в шесть утра и заставляют выстоять длинную службу в церкви. И когда мама и папа сами просыпают литургию, потому что накануне гости разошлись под утро. И когда родители читают полночи молитвы. И когда они до утра спорят на кухне на философские темы с друзьями или друг с другом.

Потом дети вошли в возраст, когда поняли, что родители неправы. Тоже – во всем. Старший поступил на философский, снял с себя крестик и сказал, что первые христиане крестиков не носили. Дочь сказала, что чувствует, что Нечто есть, но должна сама решить, как Оно называется. Младший просто посмотрел на всех и сказал, что старшие – они умные, значит, ему тоже не нужно в воскресенье так рано вставать на литургию, он и так всю неделю рано встает.

Я расстраивалась. Я молилась. Я пыталась указать, что первые христиане не носили кресты – потому что на них распинаемы были. И что мы прекрасно знаем – ну мы же с папой знаем! – как зовут Это Нечто. И так далее. Потом я встретила умного священника. Он сказал: «Их детство было связано с Богом, с церковью, с литургией, с Евхаристией. Они будут выяснять свои отношения с Богом, им это нужно. Но если вы не будете на них за это обижаться и перестанете возвращать их обратно в церковь во что бы то ни стало – вы оставите им тропинку назад, домой…»

Я успокоилась. Я больше не катехизирую своих детей. Наши отношения стали лучше и свободнее. Я одна встаю в воскресенье на литургию. Старец Паисий Афонский говорил: «Пусть матери больше говорят Богу о детях, чем детям о Боге». Я надеюсь, мои дети вернутся. Домой.

В ожидании своего первенца я собирала и публиковала самый разнообразный материал про материнство, естественные роды, младенческий возраст, «донашивание» ребенка после родов (моя профессия журналиста помогала мне). Вся эта информация нужна была не только читателям: я хотела, чтобы, когда младенец выйдет из меня на свет – у меня была четкая инструкция по его выращиванию. По кусочкам, по фрагментам я собирала те сведения, которые сейчас можно в полном объеме найти у хороших психологов, опытных акушерок, мудрых мамочек. Конечно, все равно первое время один на один с ребенком – а бабушек и дедушек рядом, как водится, не было – это время противостояния тебя и твоего маленького человечка огромному количеству советов, поступающих извне из вроде бы солидных источников: врачей-педиатров, твоих старших родственниц, книг (в 90-е, на которые пришлось детство всех моих троих детей, это были книги доктора Спока, заботливо принесенные, как правило, мамой или свекровью)…

Первый и, к счастью, последний совет, которому я лишь единожды последовала, «от доктора Спока и иже с ним», – это «дайте ему накричаться». Этот опыт настолько запечатлелся у меня в памяти, что я до сих пор готова всхлипнуть, когда вспоминаю тот день. Было так. Замученная непривычным непрерывным общением с новорожденным, я решила как-то раз все же «дать ему накричаться», как заклинание повторяя про себя: «Пусть он поймет, что я не всегда могу сразу подойти, он же сыт, он же переодет, мы же уже погуляли…»

Я вышла на кухню и с независимым видом начала заваривать чай под нарастающее младенческое бурчание, в котором слышалось недоумение моей нерасторопностью. Когда недоумение моего проснувшегося малыша стало переходить в беспокойство, а потом в явный испуг, я почувствовала, что не очень понимаю, куда именно наливают кипяток для заварки. Когда в его воплях послышались нотки отчаяния – я поймала себя на том, что стою у двери и почти скребу по ней ногтями. Должна сказать, что довольно быстро сломалась: уровень стресса от моего странного воспитательного порыва намного превышал совместимый с жизнью. Когда я наконец подхватила на руки и приложила к груди мокрое, красное и перепуганное дитя, оно посмотрело на меня с незабываемым выражением горя и укора – иначе не могу передать этот взгляд и всхлип перед новым погружением в мое тепло… До сих пор рада, что после этого я выбросила книжки доктора Спока и перекрыла канал трансляции полезных советов в формате: «оставьте его одного, он же может кричать из вредности», «не приучайте его к рукам, сами же потом пожалеете» и «кормление по часам – залог вашей будущей счастливой совместной жизни»…