Николай Шахмагонов - Темные аллеи Бунина в жизни и любви

«Я хотел видеться с Ольгой для того, чтобы “поставить наши отношения на почву самоотрицания воли”. Поистине таково было моё намерение. Я должен был сказать ей приблизительно следующее:

– “Милая Ольга, я люблю тебя и рад, что ты любишь меня также. Но я знаю, и ты должна это узнать, что вся жизнь, а, следовательно, и цвет жизни – любовь, есть только призрак и обман…”»

Любовь только призрак и обман? Так ли считал Иван Бунин?

Обратимся к его первым любовным опытам…

В романе «Жизнь Арсеньева» героя, от имени которого ведётся повествование, озаряют первые светлые и восторженные чувства. Бунин постепенно вводит читателей в атмосферу этой любви…

В.С. Соловьев. Художник И.Н. Крамской

Когда же родилась эта любовь? Возникла она во время учёбы в гимназии, а гимназистом герой романа стал в 11 лет. Правда, любовь возникла не сразу, не в первом классе. Мы узнаём о ней из романа «Жизнь Арсеньева». Вот её первые всплески…

«Через час я был уже в Васильевском, сидел за кофе в тёплом доме нашего нового родственника Виганда, не зная, куда девать глаза от счастливого смущенья: кофе наливала Анхен, его молоденькая племянница из Ревеля…»

Кто она, Анхен? Просто вымышленная героиня? Давайте посмотрим, как описывает эту девушку и чувства к ней Арсеньева Иван Алексеевич…

«И прекрасна была моя первая влюблённость, радостно длившаяся всю зиму. Анхен была простенькая, молоденькая девушка, только и всего. Но в ней ли было дело? Была она, кроме того, неизменно весела, ласкова, очень добра, искренно и простодушно говорила мне: “Вы мне, Алёшенька, очень нравитесь, у вас горячие и чистые чувства!” Загорелись эти чувства, конечно, мгновенно. Я вспыхнул при первом же взгляде на неё, – как только она, во всей свежести своей немецкой чистоты, затейливого розового платьица и юной миловидности, вышла ко мне, насквозь промёрзшему за дорогу со станции, в вигандовскую столовую, розово озарённую утренним зимним солнцем, и стала наливать мне кофе. Едва я пожал её ещё холодную от воды руку, сердце во мне тотчас же дрогнуло и решило: вот оно! Я уехал в Батурин совершенно счастливый…»

Так была ли Анхен на самом деле? Вера Николаевна Муромцева-Бунина, размышляя над тем, сколь биографичен роман «Жизнь Арсеньева», указывает на то, что «отъезд Анхен в Ревель и появление первого стихотворения Алеши Арсеньева происходят в одно время, тогда как в жизни Бунина эти события разделены двумя годами…»

Значит, «в жизни Бунина эти события», разделённые двумя годами, были на самом деле! Он назвал в романе чувства Алёши Арсеньева праздничными. Праздник был и в его жизни, праздник, который он и отобразил в романе.

«…Уже стояло в темноте несколько саней и розвальней, расселись и, смеясь, крича, под звон колокольчиков, шибко понеслись через свежие сугробы со двора. И, конечно, я очутился в розвальнях с Анхен…

Как забыть этот ночной зимний звон колокольчиков, эту глухую ночь в глухом снежном поле, то необыкновенное, зимнее, серое, мягкое, зыбкое, во что сливаются в такую ночь снега с низким небом, меж тем как впереди всё чудятся какие-то огоньки, точно глаза каких-то неведомых, ночных, зимних порождений! Как забыть снежный ночной полевой воздух, холодок под енотовой шубой сквозь тонкие сапоги, впервые в жизни взятую в свои молодые, горячие руки вынутую из меховой перчатки тёплую девичью руку – и уже ответно, любовно мерцающие сквозь сумрак девичьи глаза!»

Вот попробуйте придумать такое, взяв из ниоткуда. Конечно, какую-то схему начертать можно, но только лишь схему, составленную из сухих предложений, но не ту поэзию чувств, которая вышла из-под пера писателя, самого пережившего такое…

«Я посмотрел в темноту за долину, на противоположную гору, – там, в доме Виганда, одиноко краснел, светился поздний огонёк. – Это она не спит, – подумал я. – «Возвышают реки голос свой, возвышают реки волны свои, – подумал я, – и огонёк лучисто задрожал у меня в глазах от новых слёз – слёз счастья, любви, надежд и какой-то иступлённой, ликующей нежности».

А полностью ли вымышлено в романе развитие отношений, и вымышлено ли вообще?

«Мне в те дни было тем мучительней, что предстояло пережить ещё одно испытание – разлуку с уезжавшей домой Анхен (хотя я и в этом находил какую-то пронзительно-горькую утеху).

Отец и Пётр Петрович решили, ради сестры, остаться в Васильевском ещё на некоторое время. Остался и я – и не только ради Анхен, страсть к которой усиливалась во мне с каждым днём: мне зачем-то хотелось длить те двойственные чувства, которые владели мной и заставляли не расставаться с “Фаустом”, нечаянно попавшим тогда в мои руки среди писаревских книг и совершенно пленившим меня…»