Геннадий Ростовский - Были и небылицы полигона

Московская комиссия из всех кандидатов отобрала двоих – Леню Королева и Виталия Жолобова.

Я потом Леню спрашивал:

– Слушай, как же так, когда мы в прошлом году проходили диспансеризацию, всем написали «здоров», а тебе «нуждается в санаторно-курортном лечении». А тут всех забраковали, а ты здоров.

А Леня ответил:

– Да очень просто. Жалуешься – напишут санаторно-курортное, не жалуешься – здоров.

Виталий Жолобов был из «бакинцев». Кроме нашего спецнабора 1953 года (тоже, кстати, состоявшего из двух частей – мартовского и августовского) позже на полигон не раз прибывали группы офицеров-студентов. Только их уже не доучивали в академии, а просто по окончании института призывали как офицеров запаса.

Многие из них, может быть, даже сильнее, чем мы, тосковали по родным местам и по «гражданке». Однажды даже кто-то из начальства попросил меня, уже «старого полигонного волка», поговорить с такими молодыми офицерами-студентами, успокоить и вдохновить их на нашем примере.

Виталий прибыл с такой группой выпускников бакинских институтов. Эти ребята выделялись из остальных тем, что хотя и были русскими, внешне были очень похожи на азербайджанцев. Такие же чернявые, все с усиками. Влияние среды? Он был в нашем управлении. Увлекался спортом, в частности, легкой атлетикой. Я тоже. И мы нередко были соперниками на соревнованиях. Особенно упорно, помнится, конкурировали в прыжках в длину.

Вот Леню и Виталия комиссия и отобрала из всех кандидатов. Однако в это время не работала центрифуга, испытания на которой тоже должны были пройти будущие космонавты. Поэтому Лене и Виталию сказали, чтобы они через месяц снова приехали в Москву.

Виталий поехал, а Леня неожиданно отказался. Объяснял он нам это тем, что у него начинался отпуск, и была путевка. Мне это казалось странным – судьба решается, а тут какая-то путевка! Не знаю, может быть, он просто передумал.

Потом Виталий долго был в отряде космонавтов (целых тринадцать лет!), но не летал. За это время он успел закончить Военно-политическую академию. Говорили, что там, в отряде, идет жесточайшая конкуренция, борьба за право полететь в космос, так как не летавшие космонавты жили примерно так же, как обычные офицеры, а летавшие – о, это была уже совсем другая категория. Всесоюзная слава, награды (Герой Советского Союза), поездки по стране и за рубеж, всяческие блага.

Но, наконец, в июле 1976 года он полетел. Причем это был первый действительно длительный полет. Правда, не год, как потом летали, а всего 49 дней. Но тогда это было большим рывком вперед. Многое еще было не отработано, еще не знали, что надо делать, чтобы легче переносить условия длительной невесомости, так что Виталию пришлось нелегко. Потом, конечно, он получил свою порцию славы и наград, однако вскоре ушел (говорят, что его «ушли») из отряда космонавтов.

…Было множество бытовых трудностей. Например, несмотря на то, что Кап. Яр снабжался значительно лучше большинства советских городов (не говоря уже о посёлках), у нас были проблемы с самыми элементарными вещами и продуктами, вплоть до белого хлеба (при Хрущёве).

Длиннющие очереди, когда что-то вдруг появилось в магазине – обычное дело. Но так жила вся страна, мы ещё получше других. Помню, как однажды наша соседка Нина Есенкова, отстояв два часа в очереди, принесла домой муку и побежала стоять за сахаром. А когда вернулась, счастливая, с сахаром, её двухгодовалые мальчишки, близнецы Витя и Володя, белые, как мельники, веселились в комнате, засыпанной мукой.

…Но все бытовые трудности как-то нас не очень трогали. Мы, собственно, и не видели лучшего. Ещё свежа в памяти была война с её настоящим голодом. Да и до войны, и после неё нас не баловали изобилием. … К тому же всё скрашивала наша молодость. Никогда потом я не жил в таком тесном общении с множеством прекрасных друзей.

Было вполне естественным, гуляя по городку, зайти к кому-нибудь из друзей без каких-либо предварительных договорённостей. И встречи эти не сводились к застолью – нам было интересно и весело вместе. Потом, живя в Москве, я часто недоумевал – куда это всё исчезло?..

Почему-то встречи стали очень редкими, немыслимыми без предварительных согласований, телефонных звонков. Что это? Возраст? Или синдром большого города? Не знаю, но без такого дружеского общения наша жизнь в Кап. Яре была бы несоизмеримо хуже…

В июле 1954 года поезд везёт меня на станцию Капустин Яр («Разъезда 85 км» тогда ещё не было). Фургон на шасси грузовика с трудом вместил приезжих и через село привёз на площадь у Дома офицеров, которую пересекает узкая однорядная бетонка мимо памятника Сталину. Площадь ещё не заасфальтирована, а солидное здание штаба достраивается.