Дэвид Файгенбаум - В погоне за жизнью. История врача, опередившего смерть и спасшего себя и других от неизлечимой болезни

Однако я был слишком ошарашен, поэтому ничего не ответил и даже не протестовал. Я позволил паузе затянуться, и это, видимо, лишь подтолкнуло Кейтлин к тому, чтобы поставить точку. Раз для меня это полная неожиданность, сказала она, и я потерял дар речи, то это только подтверждает отсутствие взаимопонимания между нами – и, кстати говоря, является одной из причин разрыва. На этом мы как-то закончили разговор.

Только теперь я нарушил тишину.

– И все? Или надо побороться за нас? – спросил я вслух.

А потом позволил себе поверить в сказку: убедил себя в том, что все образуется и если нам «суждено», то мы найдем дорогу друг к другу. «Сейчас просто неподходящий момент», – твердил я, наверное, чтобы смягчить боль. Молодой, здоровый и ошеломленный этой неожиданностью, я был уверен: у нас есть бесконечно много времени, чтобы разобраться в отношениях. Не надо действовать сгоряча – следует просто подождать и посмотреть.

Когда шок прошел, я ответил на наш разрыв тем же, что породило эти неприятности. Я стал еще сосредоточеннее. Начал учиться усерднее и долгие часы проводил в больнице. Усиленные тренировки сделали меня еще более похожим на зверя. Я не хотел останавливаться, иначе мне пришлось бы посмотреть в глаза случившемуся. Боль можно обогнать, если бежать очень быстро.

Но через два месяца Кейтлин прервала этот мой забег. Она гостила у родителей в Филадельфии и пригласила меня поужинать, а потом сообщила, что готова возобновить отношения, если я поставлю ее на первое место в своей жизни. Но мне все еще было больно, и я верил: если отношениям суждено быть, то все образуется в нужный момент. Состояние сверхсосредоточенности, в котором я пребывал в последние несколько месяцев, мешало мне распознать собственные чувства, по-прежнему испытываемые к Кейтлин. И я отказался. У нас полно времени, подумал я и вернулся к другим делам.

Я мог бы еще долго все отрицать, рационализировать и раскладывать по полочкам. Однако жизнь – и смерть – шли своим чередом, не обращая внимания на мои попытки спрятать голову в песок.

Неделю спустя в кабинет неотложной помощи поступила худая, но выглядящая здоровой женщина за шестьдесят. У нее наблюдались классические симптомы инсульта. Тем утром я как раз дежурил в службе по инсультам. Вместе с резидентом мы бросились – в прямом смысле – по коридору. Речь пациентки была бессвязной, правую сторону тела парализовало. Мы тут же направили ее на компьютерную томографию.

Положение оказалось очень тяжелым.

– Есть одно лекарство, – сообщила резидент женщине и ее мужу, – которое может справиться с некоторыми из этих симптомов, если принять его как можно быстрее. Однако у него бывают серьезные побочные эффекты, и вы рискуете.

Она описала вероятные осложнения, но смысл ее слов был ясен: если мы хотим хоть чего-то добиться, надо спешить. Все понимали: какое бы решение они ни приняли, последствия у него будут колоссальные.

Мы покинули кабинет, чтобы пара могла все обсудить наедине. Затем муж вышел и сказал, что они согласны начать лечение. Мы тут же принялись за работу и поставили капельницу.

Я сидел рядом с кроватью пациентки и пытался уловить малейшие признаки улучшения. Я не просто следил – я надеялся и молился. Первая минута показалась мне вечностью, а потом картина начала меняться – и совсем не в лучшую сторону. Состояние больной резко ухудшалось, ее и без того бессвязная речь становилась неразборчивой. Произошло внутричерепное кровоизлияние, кровоизлияние в головной мозг – редкое, но хорошо известное осложнение выбранной терапии. Женщине стало трудно дышать. Мы сразу же прервали процедуру и сделали все возможное, чтобы спасти ей жизнь: привели койку в максимально вертикальное положение, ввели новые лекарства, обратились в отделение нейрохирургии с просьбой о проведении неотложной краниотомии [9] Краниотомия – трепанация (вскрытие) свода черепа для проведения хирургических манипуляций. Прим. науч. ред. . Мы горячо молились и надеялись. Несмотря на все наши усилия, через три часа женщина скончалась. О таком исходе – редко случающемся, но описанном в научных трудах – мы знали и предупреждали о риске мужа и саму пациентку, но легче от этого не было.

Так в двадцать пять лет я впервые потерял своего пациента. Из палаты я вышел в слезах.

Фраза «ничего нельзя сделать» стала избитой, однако это нисколько не умаляет ее истинности; она просто звучит несоразмерно реальности, которую должна описать. Мы действительно больше ничего не могли сделать, чтобы спасти женщину от редкого осложнения. Но если бы мы вообще не назначили этого лекарства и не попытались ее вылечить, она могла бы выжить, хотя и стала бы инвалидом с серьезными психическими и физическими нарушениями. Это был невероятно горький урок для такого человека, как я, поставившего действие на первое место в своей жизни и позволившего ему вытеснить из нее все остальное.