Василий Молодяков - Тринадцать поэтов. Портреты и публикации

Заметное место в поздней лирике Шестакова занимает тютчевская тема «закатной любви».

Реальная, биографическая мотивированность этой темы заинтересовала Л. К. Долгополова, который прямо обратился с таким вопросом к П. Д. Шестакову. Сын поэта уверенно ответил: «В жизни моего папы во владивостокский период не было никаких фактов, которые могли бы быть реальной (непосредственной – совпадающей по времени с периодом творчества) основой любовных стихотворений. <���… > Мне думается, не исключена возможность, что некоторые из заинтересовавших Вас стихотворений могли быть своего рода поэтическим сопереживанием автора, отличавшимся исключительной деликатностью в отношении чувств других людей, всего того, что принято относить к личной жизни другого, хотя бы и близкого родственника. Возможно, “виновником” иногда мог быть и Ваш покорный слуга» (письмо от 2 декабря 1969 г.). Месяц спустя он пояснил: «Когда я сообщил жене о моем ответе на Ваш вопрос о реальных переживаниях, лежащих в основе любовных стихотворений владивостокского периода, она вполне резонно заметила: «Почему же ты не написал Леониду Константиновичу о том, что твои родители были идеальной супружеской парой, что Дмитрий Петрович был прекрасным семьянином, любящим, верным супругом и заботливым отцом?». Вероятно, жена права: я должен был сказать и об этом» (письмо от 4 января 1970 г.). За отсутствием иных сведений эту информацию следует признать исчерпывающей, тем более, что ее косвенно подтверждает, например, стихотворение 1926 г.: «Не думай, друг, что я пылаю: / В чужой восторг я рад вникать…». Видимо, поэтому «вечерняя любовь» в стихах Шестакова не окрашена в трагические тона, хотя и не лишена «элегической» грусти. «На склоне дня прекрасней день, / Под вечер жизни глубже радость», – эти строки одного из поздних стихотворений можно назвать лейтмотивом заключительного периода его творчества.

С Фетом Шестакова роднили и религиозные убеждения, молчаливо отвергавшие христианство ради мистического пантеизма. В сознательном возрасте Дмитрий Петрович не считал себя христианином, не ходил в церковь, не соблюдал обряды и не принимал дома священников, а также по мере возможности уклонялся от общеуниверситетских молебнов и прочих церемоний, из-за чего имел осложнения и даже неприятности по службе в дореволюционные годы (жена его Александра Никитична была верующей христианкой). Как вспоминал сын поэта, законоучитель в казанской гимназии публично с осуждением говорил ему: «Все вы, Шестаковы, безбожники». Замечу, что и слово «бог» в рукописях «для себя» Дмитрий Петрович, как правило, писал с маленькой буквы.

С Тютчевым позднего Шестакова роднит пристрастие к малым формам, к «лирическим фрагментам», которые, являясь частицами целого, одновременно имеют самостоятельную ценность и не кажутся осколками прекрасной разбитой вазы. Это короткие, строго организованные и лаконичные миниатюры, которые легко объединяются в циклы и значимы сами по себе. Поздние стихи Дмитрия Петровича – своего рода лирический дневник, записи в котором не связаны между собой, но проникнуты общим настроением, общей позицией автора по отношению к окружающему миру. Это и автопортрет поэта, чистого, целомудренного, целеустремленного и на редкость гармоничного человека, что особенно важно с учетом скудости биографических сведений о нем.

Как сложилась судьба литературного наследия Шестакова после его смерти? Установить местонахождение основного архива (научные работы, переводы, переписка) не удалось – возможно, он не сохранился, как не сохранился архив его брата Сергея Петровича. Часть бумаг, включая вырезки и черновики, Дмитрий Петрович, по сообщению его дочери А. Д. Шестаковой, уничтожил в конце жизни как «ненужное», а возможно, опасаясь ареста или обыска (насколько известно, и того, и другого ему удалось избежать). Хранившиеся у него рукописи стихов друга Перцов, вместе с частью своих бумаг, в 1939 г. продал С. Н. Дурылину, в составе архива которого они ныне находятся в РГАЛИ. «Я очень рад, что Вы берете Шестакова, – писал ему Петр Петрович 23 июня 1939 г. – Я уверен, что Вы его полюбите и он у Вас не будет мертвым №, как в музее. У него тихая и замкнутая, но чистая и нежная душа, которая невольно поет, хотя и “комнатным” голосом. Полный контраст с теперешними, с позволения сказать, “поэтами”. Конечно, я доставлю Вам и книжку его». «Когда-нибудь кто-нибудь его раскопает и пристроит в литературный оборот, – продолжал Петр Петрович 2 июля 1939 г. – Нет ли у Вас какого-нибудь знакомого юноши, вроде [К. В.] Пигарева, который бы заинтересовался этой темой?» [14] РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 2. Ед. хр. 617. ЛЛ. 34 об, 36. Сообщено А. Л. Соболевым. . Однако «знакомого юноши» не нашлось.