Максим Гуреев - Альберт Эйнштейн. Теория всего

«Свободный ум требует оснований, другие же – только веры… Никогда еще никакая религия ни прямо, ни косвенно, ни догматически, ни аллегорически не содержала истины. Ибо каждая религия родилась из страха и нужды и вторглась в жизнь через заблуждения разума».

Думается, что эти слова немецкого мыслителя отражали и умонастроение ученого, для которого формирование второго «я» – идеального, мудрого, понимающего и всепрощающего, гуманного и свободолюбивого – было своеобразной idée fixe .

Все это напоминало создание памятника самому себе.

К слову о памятниках…

В 1935 году Альберт Эйнштейн посетил первый сеанс известного русского скульптора Сергея Тимофеевича Конёнкова, который по заказу Принстонского университета приступил к изготовлению скульптурного портрета великого ученого. Здесь, в нью-йоркской мастерской художника, Эйнштейн познакомился с супругой Сергея Тимофеевича – Маргаритой Ивановной Конёнковой (в девичестве Воронцовой).

Впоследствии Альберт Эйнштейн посвятит этой удивительной женщине следующие строки:

О симпатии Альберта Эйнштейна к стране победившего социализма и ее вождям было известно всем и давно. Уже живя в США, физик находился под постоянным наблюдением американских спецслужб, которые полагали, и не без основания, что нобелевский лауреат имеет контакты с советской стороной и находится в поле особого интереса Четвертого (диверсионно-разведывательного) управления НКВД.

Впрочем, знавшие Альберта могли утверждать, что контакты эти носили исключительно научный характер. Будучи почетным иностранным членом АН СССР с 1926 года, Эйнштейн общался со многими советскими учеными, некоторые приезжали к нему в Германию, а после отъезда в Америку он вел с ними переписку.

Однако так называемый атомный проект кардинальным образом изменил градус этого на первый взгляд дружеского общения между физиками-ядерщиками и создателем теории относительности. В ЦРУ были уверены, что советская резидентура в США постарается склонить великого ученого на свою сторону, активно включившись в отслеживание всех научных и военно-стратегических перемещений в данной, на тот момент глубоко засекреченной области.

Думал ли об этом сам Эйнштейн, сказать трудно, хотя, разумеется, не мог не осознавать, что в силу объективных причин он уже давно стал ключевой фигурой в самых различных спорах, дискуссиях и политических играх. Он был нужен США, им интересовались в СССР, надо думать, что даже самые припадочные антисемиты в Третьем рейхе не могли не признаться (втайне себе), что без Эйнштейна их «арийская физика» не вполне полноценна.

Уже в сентябре 1940 года, когда Манхэттенский проект работал в полную силу, Эйнштейн говорил друзьям и коллегам, что его письмо к Рузвельту является «самым печальным воспоминанием из жизни».

Что это было? Осознание последствий, понимание того, что произошло добровольное попрание свободы научного творчества, разочарование в американской мифологии, наконец?

«В действительности я выполнил роль почтового ящика… Мне принесли готовое письмо, и я должен был его подписать», – оправдывался Альберт Эйнштейн. Хотя справедливости ради следует заметить, что никто не принуждал ученого подписывать это письмо, это было его абсолютно добровольное решение.

Мятущаяся, раздвоенная душа ученого не могла не вызывать настороженного интереса со стороны тех, кто понимал, на какие рычаги и кнопки надо нажимать, чтобы Эйнштейн с его всемирным авторитетом занял правильную позицию в этом глобальном проекте.

Интересно в этой связи выглядит категорический отказ Сталина в 1931 году впустить в страну ученого, при том что советское руководство всячески поддерживало визиты мировых знаменитостей в СССР с целью демонстрации достижений новой власти во всех областях – науке, искусстве, промышленности. Видимо, на сей раз в Кремле посчитали правильным оставить Эйнштейна в естественной для него научной и бытовой среде, чтобы более полно отслеживать круг профессиональных и деловых контактов Альберта, а также круг его друзей и подруг.