Иван Охлобыстин - Благословляю на праведный бой!

Ровно через девять месяцев у нас родилась Анфиска – это тоже фантастика. Добрый символ того, что все будет хорошо. Анфиса родилась здоровой и веселой, много кушала, часто писалась и какалась. А мы за ней убирали, купали ее, учились пеленать. У Кысы тренинг был: она клала меня на одеяло и отрабатывала азы пеленания.

– Не двигайся, лежи смирно, – говорила.

– Не могу-у-у-у, щекотно! – мне действительно щекотно было, и я смеялся как ненормальный. Потом я клал ее и тоже тренировался, но толком пеленать так и не научился. Да и как отец я был субъект в хозяйстве не очень полезный. Пропадал на съемках, по ночам сценарии писал. У нас тогда все время дома торчал наш старинный друг режиссер Роман Качанов, гундел, что ему нужен новый сценарий, я садился, и мы с ним писали. Его задача была сидеть у меня за спиной и ворчать, что пора работать, моя – собственно работать.

Я ему говорю:

– Роман, главное – это творческий экстаз.

А он:

– Работать, работать…

Сидит, пьет много кофе, курит сигареты «Данхилл» и еще успевает с Кысой посплетничать. В такой вот неспокойной обстановке я написал сценарии «Даун Хаус», «ДМБ», «Неваляшка», «Взять Тарантину».

…Ксюхе продолжали поступать какие-то предложения сниматься, но они ей не нравились. И она решила, что все это беспокойство, суета, надо семье отдаться. Через год после Анфисы у нас родилась Дуся, за ней Варя, а потом произошло событие, которое круто изменило нашу жизнь.

Мой друг, бизнесмен Василий Толстунов, попросил как-то отвезти в Софрино архиепископа Ташкентского Владимира. Мы выехали вечером, и где-то на середине пути машина сломалась. Темнота, кругом поля, и как назло ни одного автомобиля. У меня в бардачке шахматы были, я их достал и говорю:

– Владыко, пока Вася кого-нибудь не пришлет, давайте сыграем?

– Давай, Ваня, – отвечает архиепископ.

Фигуры переставляет, а сам меня о жизни спрашивает. Я сначала стеснялся, мямлил что-то, а потом взял и честно рассказал свою жизнь, как на исповеди. Говорил, пока меня владыка сам не остановил:

– У тебя, по-моему, все хорошо, Ваня. Но только ты немного не на своем месте, тебе попом надо быть.

– Вы знаете, у меня такое реноме, мною же выстроенное, что вряд ли найдется архиерей, который меня рукоположит священником.

– Я рукоположу. Приезжай в Азию, через неделю будешь дьяконом, через месяц священником, послужишь и вернешься обратно.

– Но я же нигде не учился, да и ни одной молитвы, кроме «Отче наш», толком не знаю.

– Это не важно. Правящий архиерей может рукоположить любого человека, который способен нести на себе крест священства. А ты можешь, только молитвы выучи.

– Хорошо, – отвечаю. – Что смогу, выучу.

К слову, «сделал» меня владыка влегкую. Четыре раза. В позиционных играх задушил. А ведь у меня разряд по шахматам еще со школы. Великолепно играет!

Ну вот. Возвращаюсь домой и говорю Кысе:

– Собирайся, я буду попом, в Азии будем служить.

Она ответила только:

– Где же наш большой чемодан, не помнишь, кому мы его отдали?

При этом она уже была беременна нашим четвертым ребенком Васей.

Ксюха, как и моя бабушка, женщина неукротимой энергии и нереального мужества. Ей Бог дал столько, что это за гранью понимания. Она человек талантливый абсолютно во всем, этакая мега-мать… Гера… Богиня Земли.

Миша Ефремов, Гарик Сукачев и Дима Харатьян отнеслись к тому, что я стану священником, абсолютно нормально. Они понимали, что это мой выбор, и не сомневались в нем. Те, кто меня не знал, тешили себя домыслами… Какими – я особо не интересовался. Иногда в Интернете натыкался на споры: должен ли священник быть таким, как я, или не должен? Но мне на это глубоко наплевать. Я стал священником не для кого-то и чего-то, а просто так получилось. Воля Божья. Попробуйте оспорить.

Мне кажется, что к вере ведут три дороги. Одна из самых проторенных – потерянность. Когда человеком движет инстинкт самосохранения, базирующийся на страхе смерти. Вторая – восхищение: ты понимаешь величественность религии и то, что каждая душа в сути своей христианка, это утверждал еще Тертуллиан. Третий путь самый внешне нелепый и самый трудный. Это путь солдата. Вот есть человек, прагматик, и веры у него никакой нет, потому что Бога он никогда не видел и не увидит. Но он до конца своих дней бьется, чтобы прийти к вере. Может быть, он так и не увидит ни одного чуда, не поймет, в чем, собственно, смысл мироздания. Но, обладая внутренней силой, он продолжит свой путь, доведет все до финальной точки и тогда постигнет Бога в самом себе. А это и есть самое главное. Наверное, мой личный путь к Богу – смесь второго и третьего.