Иван Охлобыстин: Благословляю на праведный бой!

Моя прабабушка, кстати, терпеть его не могла. Она из знатной купеческой семьи, с хорошим воспитанием. А тут этот – выпивающий бездельник без роду и племени. Не любила она его. Всю жизнь не любила.

…И вот я в Москве. Сначала жили на Каширке, в районе Москворечья. Счастливо, но не долго. Потом маме дали отдельную квартиру уже на «Войковской». Тут начался один из самых отвратительных периодов моей жизни. Просто ад какой-то. Я перешел в другую школу, в чужой, очень недружелюбный класс. Да и район был мерзопакостный, серый такой.

В старой школе я учился хорошо, а здесь сразу стал закоренелым троечником. Вместо уроков просто бродил по городу. Обошел, наверное, всю Москву, всевозможные музеи и театры. Я был предоставлен себе, мама в моем воспитании участвовать не имела возможности, она работала все время. Но от одиночества не страдал, я вообще в одиночестве чувствую себя комфортно. Просто человек такой, автономный, с детства. И даже сейчас периодически ловлю себя на мысли, что если какое-то время не провожу в одиночестве, тяготиться начинаю обстоятельствами внешней жизни. Не удается сосредоточиться.

Папа присутствовал в моей жизни фрагментарно. Он был очень больным человеком, потому что у него два раза было прострелено легкое и несколько раз – печень, а еще у него была контузия. Что, впрочем, после расставания с моей мамой не помешало ему еще раз жениться, пятым браком, и завести пятого ребенка – девочку, по-моему, Настю. Иногда мама оставляла меня ему на воскресенье. Он жил рядом с нами, тоже на «Войковской». И особо мною не заморачивался: выдавал деньги, обозначая время, когда я должен вернуться. И я был счастлив абсолютно. Маршрутная паутина распространялась от кинотеатра «Байкал» до кинотеатра «Ленинград», посередине находилась синема «Варшава». Потом я возвращался, и мама меня забирала домой.

Иногда папа увозил меня с собой кататься на пароходе по Волге до Астрахани. Ночами мы вместе воровали с кормы тараньку, которую сушили на бельевых веревках матросы. Еще помню, что он никогда не выходил на экскурсию в Волгограде – во время Сталинградской битвы он потерял там почти всех друзей. Это был единственный раз, когда я видел его плачущим.

В той отвратительной школе на «Войковской» я стал много читать. То есть книги любил всегда, но тут просто проглатывал. Дюма, Гюго, Булгаков, Достоевский, Стругацкие… А в восьмом классе первый раз прочел, точнее, попытался прочесть Библию.

Одноклассница принесла в школу Псалтырь. Ветхие желтые страницы, побитые жучком и пахнущие тленом… Запах, сводящий с ума любого букиниста, любителя древней литературы. Для меня это был артефакт, книга из сказки, а для нее – бессмысленная вещь. Я притащил в школу фотоаппарат «Смена-8М», и мы обменялись.

Я мало тогда что понял в Вечной книге. Я ее рассматривал, нюхал, гладил страницы, клал на нее голову. А потом отец одноклассницы выяснил, на что дочка обменяла древний фолиант, посчитал это глупостью: мол, выгоднее сдать раритетную вещицу в букинистический магазин. Пришлось вернуть Псалтырь. Я хоть и не подал виду, но был глубоко несчастен. Заноза засела в моем сердце.

И вот однажды, убираясь в классе, в одной из парт я обнаружил Библию. Это было уже современное издание, отпечатанное на тонкой папиросной бумаге. От удивления я чуть не выронил из рук пачку моющего порошка «Новость». Да и как тут было не удивиться! Вроде бы среднестатистическая школа времен глухого социализма, а тут на тебе, два раза подряд одноклассники притаскивают на уроки почти запретную книгу. «Это знак судьбы, нельзя его упускать», – сказал я себе и украл Библию без всяких угрызений совести.

Я принялся ее штудировать. Прочитал Евангелие, Бытие из Ветхого Завета и на этом остановился. Книга на меня впечатления не произвела, она мне показалась немного занудной, особенно в той части, где говорится о мытарстве, по сути, злого еврейского народа. Но, тем не менее, когда я убирал Библию на книжную полку, у меня вдруг возникло ощущение, что в скором времени я покрещусь.

В девятом классе я впервые увидел фильм «Обыкновенное чудо» и, когда на экране уже мелькали финальные титры, понял, кем хочу быть в этой жизни. Волшебником и больше никем. Но дипломированных магов и чародеев в то время нигде не готовили. А в моем отроческом сознании это сказочное ремесло ассоциировалось с двумя профессиями, на которые можно было выучиться: режиссер и священник. Я тогда выбрал первую.

В то время я уже учился в другой школе. Из старой меня выгнали как безнадежного троечника. Мои новые одноклассники оказались добрыми и замечательными ребятами. Мы все были увлечены театром, устраивали спектакли, капустники…