Макс Гофман - Война упущенных возможностей

Одним из первых мероприятий нового правительства было радио, посланное 26 ноября народным комиссаром Крыленко, произведенным из унтер-офицеров в главнокомандующие, в котором он запрашивал, согласно ли германское Верховное командование заключить перемирие.

Генерал Людендорф вызвал меня к телефону и спросил: «Что же, можно с этими людьми вести переговоры?»

Я ответил: «Да, с ними можно вести переговоры. Вам нужны войска, и отсюда вы их получите скорее всего».

Я часто раздумывал о том, не лучше ли было бы, если бы имперское правительство и Верховное военное командование уклонились от всяких переговоров с большевистскими властями. Тем самым, что мы дали им возможность заключить мир и таким образом исполнить страстное желание народных масс, мы им помогли прочно захватить власть и удержать ее.

Если бы Германия отклонила переговоры с большевиками и заявила бы, что согласна вести переговоры только с правительством, избранным свободным голосованием, то большевики не могли бы удержаться у власти.

Тем не менее я полагаю, что ни один благоразумный человек не станет упрекать нас в том, что мы приняли предложение Крыленко о перемирии.

Верховное командование ответило согласием на радио Крыленко, и 2 декабря русская мирная делегация перешла в Двинске наши линии и отправилась в Брест-Литовск.

Командующий Восточным фронтом получил приказ заключить перемирие и уполномочил меня вести переговоры. В качестве представителя Министерства иностранных дел уже за несколько дней до того в Ставку приехал Розенберг. Ему было поручено только присутствовать при переговорах и высказать пожелания Министерства иностранных дел. Верховное командование смотрело на заключение перемирия как на чисто военное мероприятие. В качестве представителей союзных держав прибыли со стороны Австро-Венгрии подполковник Покорный, со стороны Турции – генерал Зегски, со стороны Болгарии – полковник Ганчев.

В общем и целом необходимые условия были выработаны Верховным командованием заранее и сообщены командующему Восточным фронтом. Они сводились к тому, что с Восточным фронтом необходимо покончить во что бы то ни стало, и не содержали ничего несправедливого или оскорбительного для русских. Враждебные действия должны были прекратиться, и каждая сторона сохраняла свои прежние позиции.

На этих основаниях в нормальных условиях перемирие могло бы быть заключено в несколько часов. Но с русскими это было не так просто.

Русская комиссия состояла из Иоффе, которого, увы, к сожалению, у нас слишком хорошо потом узнали, Каменева (зятя Троцкого), госпожи Биценко, уже получившей некоторую известность убийством какого-то министра, затем одного унтер-офицера, одного матроса, одного рабочего и одного крестьянина. Это все были члены, имевшие право голоса.

Эта комиссия была еще пополнена некоторым количеством офицеров Генерального штаба, в том числе адмиралом Альтфатером. Они не имели права голоса и были только экспертами. Секретарем комиссии был Карахан.

Размещение комиссии в некоторых из занимаемых нами бараков Брест-Литовской крепости не представило затруднений. Что касается стола, то я велел спросить комиссию, желают ли ее члены столоваться у себя дома или с нами в офицерской столовой штаба. Русские согласились на это последнее предложение.

В одном из бараков я велел устроить в большой комнате зал для переговоров. В этом бараке мы и встретились с русской комиссией перед первым заседанием.

Главнокомандующий Восточным фронтом принц Леопольд Баварский обратился к прибывшим с несколькими приветственными словами, сообщив, что он уполномочен четверным союзом заключить перемирие и что он поручает ведение переговоров мне. Иоффе ответил ему несколькими словами.

Переговоры начались.

Первым требованием, выставленным русскими, была полная гласность. Они требовали права после каждого совещания опубликовывать путем телеграмм и радио точный текст всего, что было сказано с обеих сторон. Против этого у меня не было никаких возражений. Однако во избежание ошибок передачи я предложил назначить подкомиссию, которая должна была тотчас же после совещания точно составить протокол, причем этот одобренный обеими сторонами текст и должен был оглашаться. Русские были с этим согласны.

Затем последовала пропагандистская речь, в стиле тех речей, каких впоследствии так много пришлось нам выслушать от Троцкого. Она сводилась к призыву ко всем воюющим державам окончить войну и заключить сначала перемирие, а затем и мир.