Олег Лекманов - Сергей Есенин. Биография

Обложка Е. И. Туровой

Все споры о “Господи, отелись!” разрешила поэма Есенина “Инония”, которую он задумал и начал писать еще в конце 1917 года. Поэт подвел в ней итог своим революционным “исканиям”, запев в унисон первым ленинским декретам. По Федору Степуну, и в жизнестроительном творчестве большевиков было что-то библейское, только вывернутое наизнанку:

Монументальность, с которой неистовый Ленин, в назидание капиталистической Европе и на горе крестьянской России, принялся за созидание коммунистического общества, сравнима разве только с сотворением мира, как оно рассказано в книге Бытия.

День за днем низвергал он на взбаламученную революцией темную Россию свое библейское: “Да будет так”. <���…>

Да не будет Бога, да не будет церкви, да будет коммунизм [361].

Вот и Есенин в “Инонии” провозглашает кощунственное “Да будет так”, открыто издеваясь над религиозными символами. Так его революционный путь, начавшийся с торжественного молитвенного призыва: “Хвалите Бога!” (“Певущий зов”), увенчался не менее торжественным богохульством:

Если, славя Февраль, Есенин еще вполне по-христиански связал свою “веру” с “любовью” (“Певущий зов”):

то к Октябрю он пришел с антихристианским утверждением “веры” в “силу”, очень точно передающим самосознание новой власти:

Есенин и в дальнейшем не раз демонстрировал умение действовать и писать “по ситуации”. Например, и месяца не прошло после опубликования декрета о перенесении столицы в Москву (15 марта 1918 года), как поэт уже вновь стал москвичом. Позже, в “Автобиографии” 1923 года, он пояснит мотивы своего переезда – как почти всегда, не без лукавства: “Вместе с советской властью покинул Петроград” [362].

Другой пример – поэма “Иорданская голубица”. Интригует расхождение в авторских датировках этой поэмы. Если Есенин написал “Иорданскую голубицу” 20–23 июня 1918 года (согласно датировке в сборнике “Сельский часослов”), тогда можно только удивляться его дару предвиденья, если же верна дата “июль 1918-го” (в “Известиях Рязанского губернского совета рабочих и крестьянских депутатов”), то поражает другое – способность поэта быстро ориентироваться в вихре событий. Ведь, как известно, 6 и 7 июля большевиками был подавлен мятеж левых эсеров, с которыми Есенину долгое время было по пути, закрыты левоэсеровские газеты, в которых поэт печатался. Вот в каком контексте невольно воспринимается “Иорданская голубица” с ее знаменитыми строками:

Эту декларацию автор демонстративно опубликовал именно в центральном органе официальной советской печати (уже в августе 1918 года). Столь резкий жест не остался незамеченным. ““Отрок с полей коловратных” Есенин громко “возопил”: “Мать моя родина, я – большевик”, – язвительно писал критик С. Евгенов, – и перепорхнул в литературное приложение “Известий ВЦИК”, а оттуда и в пролетарские издания” [363]. А ведь еще в начале 1918 года поэт спешил записаться в эсеровскую боевую дружину; с марта 1917 года он печатался исключительно в эсеровских изданиях – “Дело народа”, “Знамя труда”, “Знамя борьбы”, “Голос трудового крестьянства”, “Земля и воля”, “Наш путь”, “Знамя” (весной 1918 года Иванов-Разумник подарил поэту свою книгу с надписью: “Дорогому Сергею Александровичу Есенину на память о годе совместной борьбы” [364]). Так легко отречься от партии, с которой больше года Есенин был теснейшим образом связан, – у многих тогда это вызывало возмущение.

Революционный Петроград. Красногвардейский патруль

Фотография Я. В. Штейнберга. Ноябрь-декабрь 1917

О чем свидетельствуют все эти смещения и метаморфозы Есенина после Февральской и Октябрьской революций? Только ли о “канареечности” (З. Гиппиус) [365]в соединении с расчетливостью и беспринципностью? Подобные оценки есенинского творчества в 1917-м и особенно 1918 году были весьма нередки: его обвиняли в том, что он стремится непременно “связать себя с победоносцами” (Е. Замятин) [366], стать “одописцем революции и панегиристом “сильной власти”” (В. Ховин) [367]. Но уже после смерти поэта самым убедительным его адвокатом неожиданно выступил эмигрант Владислав Ходасевич.