Валерий Поволяев - Жизнь и смерть генерала Корнилова

На третий день солдаты заметили около поста буддистского монаха в красной, потемневшей от пыли накидке, монах явно приглядывался к посту, определил его точное, до метра, расположение — то с одной стороны рассматривал его, то с другой, то с третьей, — глаза его были быстрыми, цепкими и угрюмыми, в руках монах держал чёрные лакированные чётки, проворно перебирал их. Это был пандит. Корнилов красноречиво покосился на Бабушкина.

Поручик всё понял и выразительно подкрутил усы.

— Два человека из дежурной группы — за мной!

Пандит тем временем развинтил верхнюю часть посоха и достал из полого ствола термометр. В ту же секунду рядом с пандитом выросли двое казаков с шашками и тяжёлыми револьверами, грузно обвисшими на кожаных ремнях.

Следом появился щеголеватый офицер в полевой форме, перетянутый портупеей.

Монах глянул в одну сторону, потом в другую и сделал длинный звериный прыжок, пробуя пробиться сквозь кольцо. Оторваться от земли он сумел, а вот приземлиться — нет, его прямо в воздухе перехватили казаки, и монах повис у них на руках, задёргал ногами, стараясь освободиться от крепкой хватки. Казаки держали его прочно.

Светлоглазый, с ухоженными усами офицер произнёс наставительно:

— Тих-ха!

Пандит сник и стал походить на тощую испуганную курицу. Через несколько секунд он уже находился в помещении поста.

Из молельного колеса пандита выгребли бумаги, Корнилов равнодушно перелистал их, отложил в сторону — истёршиеся, в пятнах бумажные свитки его не заинтересовали. А вот к чёткам отнёсся со всем вниманием.

На глазах у изумлённых казаков он занялся делом, которым могли заниматься, по их разумению, только детишки: капитан начал прилежно, будто гимназист-младшеклассник считать количество бусин в чётках.

Бабушкин протёр глаза:

— Ничего не понимаю, Лавр Георгиевич!

— Скоро поймёте, — спокойно ответил Корнилов, — осталось совсем немного. Всё дело в том, что обычно чётки у монахов содержат сто восемь бусин, а Монтгомери пошёл на совершенствование чёток, оставил в них сто бусин. Сто бусин — это очень удобно для разных вычислений, требующих географической привязки. Одна четка — это сто шагов. Сто бусин — это десять тысяч шагов. Вот и вся великая арифметика... Поэтому шпионы ходят с чётками по сто бусин, а настоящие пандиты, не связанные с капитаном Монтгомери, носят чётки со ста восемью бусинами.

Монах обеспокоенно закрутил шеей, худое тёмное лицо его задёргалось, он что-то выкрикнул визгливо, в следующее мгновение умолк, глаза сделались узкими, как лезвие ножа. Корнилов оторвался от чёток.

— Сейчас он попытается выпрыгнуть в окно, — прежним спокойным тоном, словно ничего не происходило, предупредил он. — Подстрахуйте, пожалуйста, поручик. — Корнилов вновь склонился над чётками.

Руки у пандита были сухими, жилистыми, в глазах замерла угроза, он мог бы прыгнуть на капитана — и прыгнул бы, если б не люди, находившиеся рядом. Корнилов тем временем досчитал до конца, усмехнулся.

— Ну что, Лавр Георгиевич? — спросил Бабушкин.

— Сто. Ровно сто штук.

— Значит, шпион?

— Стопроцентный.

— У-у, гнида! — не выдержал поручик, поднёс к носу пандита кулак.

В то же мгновение пандит резким броском швырнул своё тело к окну. Ещё немного — и он взлетел бы, как птица, в стекло, вынес бы его вместе с рамой на улицу.

Реакция у поручика была ещё более стремительной, чем у пандита, — он изловил лазутчика на лету, у самого окна, и обрушил на пол. Придавил.

— Тихо, тихо, господин хороший! Шпионы от нас голодными не уходят. Мы обязаны вас чем-нибудь накормить. Это — непременное условие нашего гостеприимного поста.

Пандит, лежавший на полу, взвыл.

В том же году Корнилов начал писать книгу о Кашгарии. Опубликованная Куропаткиным работа, рассказывающая о здешних местах, была хоть и ценной, но во многом уже устарела, в тексте имелись и неточности, и недосказанность, и неверные выводы — в том числе и по поводу боеспособности китайской армии.

Корнилов эту армию и в грош не ставил, по его наблюдениям, в Китае в солдаты шли никчёмные люди, отбросы общества, которых больше интересовало курение опиума, чем воинская служба, и которых отличала ухватистость — ведь им очень важно было углядеть плохо лежащее где-нибудь добро и перебросить его к себе в мешок.

Офицеры тоже увлекались опиумом и воровством, обирали своих солдат, поскольку других возможностей обогатиться у них не было, только собственные солдаты да базарные побирушки, которых они, не стесняясь, обдирали до исподнего. С солдатами они пили, резались в карты, часто выслушивали от подопечных оскорбления и если, играя в карты на щелчки, проигрывали, то покорно подставляли солдатам лбы. Ну как с таким командиром потом идти в атаку? Понятие офицерской чести в китайской армии отсутствовало совершенно.